Наполняя светом Голубой простор, И отцовским взглядом Землю обновленной Видит мудрый Ленин С наших древних гор.

БЕРЕЗКА

К дунайским берегам домчался гром На крыльях ветра, дующего с Буга… Перед грозой к мадьяру ночью в дом Внесли солдаты раненого друга. Свою постель постлал ему лесник, Заботливо укутал полушубком И головой задумчиво поник, Покуривая глиняную трубку. Шумели грустно буки за окном, Коптил в жестянке фитилек из ваты, Да еле слышно про далекий дом Шептали губы спящего солдата… Вершина дерева от молнии зажглась, Ударил гром, и стекла дребезжали, И слышалось: «Здесь только бук и вяз, Березок нет, как на родном Урале…» То вдруг в бреду он выкрикнет: «Вперед!» То, вспомнив бой, рванется резко с места, То ласково и тихо назовет По имени далекую невесту. Потом утих… Вздымалась ровно грудь. Урал приснился, может быть, солдату… Но старый венгр не мог в ту ночь уснуть, Он в лес ушел и прихватил лопату. На утро ливень кончился в горах, Горели капли яркие, как блестки, И редкую находку в тех местах Старик принес — кудрявую березку… Солдат поднялся, медленно пошел, Ступая неуверенно, к порогу, Сверкающий от влаги белый ствол Рукою забинтованной потрогал…

* * *

Прошли года… Как память о былом, Береза зеленеет у ограды, Напоминая венгру давний гром И сполохи далекой канонады. Над Венгрией широкая заря, К березе ветви протянули буки, — И кажется, что верные друзья В пожатии соединили руки.

С. ДЕНИСОВ,

слесарь

ТЫ СКАЗАЛА…

Ты сказала, вздыхая: «Прощай!» Два звонка… Значит время разлуки. Если любишь, ко мне приезжай В наш родной городишко Прилуки. Что ответить?                      Я просто молчал… Дождь шумит по брезенту палатки. Не построю я вмиг кинозал И открыть не смогу танцплощадки. Видно, ты испугалась работы большой, Ты права, нам пока здесь не сладко. А ты знаешь, что город родной Зарождался с такой же палатки?

Н. ДОЛГОВ,

пенсионер

ЖУРАВЛИ

Я помню фронт под                               Ленинградом, На маленьком клочке земли Стоял наш взвод, а с нами                                         рядом В болоте жили журавли. Там, за полоскою несжатой, Где чудом бомбы не рвались, Их было шесть, худых, лохматых, С рассветом уходящих ввысь И прилетающих с закатом В болото, в свой родимый дом. Поблизости с жильем солдата Уснуть спокойным можно сном. И, отдохнув, перед рассветом Взмывались ввысь под облака, Как будто бы сказать при этом                         хотели дружески:                         — Пока! Они войны не замечали, Им, улетающим с утра, Солдаты весело кричали, Смеясь:              — Ни пуха! Ни пера! Мы жили, как в одной квартире. И грустно сделалось потом, Когда однажды их четыре Вернулось в свой родимый дом. Всю ночь в тревожное затишье, Не избежавшее войны, Они курлыкали чуть слышно Среди оглохшей тишины. И вот теперь, сентябрь встречая, Припомнив быль далеких дней, Я долго взглядом провожаю Летящих в небе журавлей.

СТАРИК

Ему, примерно, было девяносто. Он жил в кирпичном доме у горы, Ходил он с палкой, одевался просто. И был любимцем здешней детворы. Общительный, он сказок знал немало. Он помнил всё, что слышал на веку, Мальчишки за четырнадцать кварталов Послушать их сбегались к старику. Забросив игры, позабыв про книжки, С ним рядышком усевшись на курган, — Ты расскажи, — просили ребятишки, — Как от фашистов прятал партизан… И он в десятый раз, а может быть, и сотый Рассказывал мальчишкам о войне, Как он скрывался в роще, за болотом, В глухой, непроходимой стороне. Как на лужайке вырыл он землянку, Как раненых кореньями лечил. Как в День Победы с дочкой-партизанкой В самом Кремле награду получил.