— Я даже начинаю думать, — Элой выдержал паузу, — что он мог бы стать одним из нас, знаешь…

— Об этом рано говорить, — отрезал Люций.

На некоторое время наступила тишина, разбавленная сверчками, последними отголосками предыдущей жизни в этих краях.

— Завтра я хочу, — новый глоток из бурдюка, вздох — устроить пир в своем месте…

— Я не приду.

— Почему? — грустно спросил Элой.

— Буду проверять состояние осаждающих, я давно не был в войсках.

— Ничего же не случится…

— Заткнись, Элой, — резко оборвал его Люций, — иди, и не зли меня своей тупостью.

Покорно встал Элой и лениво побрел прочь, выронив из рук бурдюк с вином, что полилось прямо в траву.

"Похоже, что действительно лучше выпустить его. Из цитадели он не убежит. А ничего важного внутри неё нету, и он так или иначе не сможет об этом доложить. Здесь нет птиц, чтобы отправить послание, а если бы и были, то мои вороны и соколы растерзали бы их, что касается стен и окон, то мимо драконов никто не проскочит…"

Подул ласкающий ветерок.

Люций продолжил пребывать в своих воспоминаниях.

Глава II. В голове быка

Тьма стала светом.

Разум Люция продолжал мутировать в беспокойных полуснах, в которых он проводил утро. Встав с постели резко, будто и не собирался засыпать, а лишь прилег ненадолго, но только семь часов тому назад, он оглянулся. Обнаружив себя в комнате, заполненной светом как туманом, серым и смягчающим очертания.

"Пасмурно, впрочем, как всегда…"

Подойдя к широкой трещине, тянувшейся от пола до потолка, Люций провел рукой по краю, где торчали обломки кирпичей и камней известняка. Он вытащил один отваливающийся камушек и раскрошил его об кирпич.

"Интересно, думали ли о вечности те, кто строил эту цитадель?"

Из щели были видны облака, надвигающиеся на город, несущие с собой метель и серый оттенок затмения, словно вводя сражение в сон.

"Какой кошмар… и дал я ему здесь столько воли только по той причине, что ужасающая тоска душит меня, и вот-вот я взлечу на солнце, чтобы оно сожгло меня своим теплом. Если бы было больше смысла в моей жизни, не убил бы я его в одно мгновения там, во тьме катакомб?"

— Где же мой пленник?

_____

Стена была скользкой.

Плавно скользя по ней рукой, всегда держась к ней ближе, Стратоник медленно спускался по ступеням вниз. Он был уже ниже пыточной, где его держали местные уродливые обитатели. Он взял с собой свечку и кремний, которые обнаружил рядом со своей кроватью в новых покоях.

"Теперь они держат меня более почётно. Хотят взять меня этим. Вопрос в том… насколько я действительно благороден и честен. Удивительно, каким неблагородством будет вестись на столь благородное обращение. Через какое время эти существа, возможно бывшие когда-то людьми, утрачивают способность понимать чувства и мысли человека? Эти демоны, они похожи на нас во всем, лишь с той разницей, что лучше понимают жажду и страх. Или тёмные силы, завладевшие их телами, не меняют их души, а лишь дают им проявить свою худшую сторону? Вот, почему жрецы называют демонов падшими. Они падают в темноту…"

Темнота была настолько плотной, что казалась осязаемой, и в какой-то момент начала казаться живой; Стратоник словно слышал ее мысли, переливающиеся пятнами. Тьма была абсолютной. И хотя холодный разум знал о прикосновении руки к стене, но хотел посмотреть на руку, и не было руки, а одна лишь тьма.

Она обволакивала его.

Проход.

Рука нащупала углубление в стене.

Звуков здесь не было.

"Что там дальше?"

Попробовав ногой поверхность впереди, Стратоник обнаружил, что ступени ниже продолжаются и могут привести ещё куда-то, но он решил заглянуть в этот этаж, проверив сперва его.

Спустившись на колени, он высек искру и зажег свечу.

Далее коридор вел в небольшую комнату, заполненную книжными шкафами. Это было просторное книгохранилище, вырезанное в скале, как саркофаг, но лишь для книг, их знаний и мудрости.

Шкафы были с толстыми полками, невероятно массивны, словно по духу своему созданные для обороны книг, а не их хранения, и крепились на железные штыри из пола,

Здесь кругом была пыль и затхлость.

Пройдясь меж книжных шкафов, идущий стройными рядами, он подносил свечку то к одному, то к другому фолианту, многие из них были написаны на других языках или на более древнем диалекте, который было трудно понять. Ни одного хотя бы приближенно понятного названия, какие-то названия звучали похожими на слова, произносимые жрецами в тех глубокомысленных тихих беседах, что Стратонику довелось краем уха подслушать, пребывая по своей службе в библиотеке.