Так под веселый щебет медсестричек и таскали ящики. Три мужика: подсобный рабочий, дворник, электрик и… заведующий, собственной персоной. Тот никакой работы не чурался. У себя в отделении он вообще мог все сделать сам: прибить, прикрутить, заменить, оживить, выходить. Неудивительно, что здесь его боготворили. И персонал, и родители его маленьких пациентов.

А потом Фокин звонил, выяснял, когда явятся наладчики. Оказалось — после Нового года. «Ну, естественно. Значит, его задохлики еще потерпят», — злился он. И это еще хорошо, если через месяц все заработает. Почему-то в мире взрослых считалось, что в задержках нет ничего страшного. Может, в обычной жизни и так. А у них, в реанимации новорожденных, время имело совершенно иную ценность. Порой секунды решали все…

— Ой, что-то чайник опять барахлит. Гордей Саныч, одолжите свой? Ну, или хоть кипятку.

— Нет уж, Ань, сама занимайся. Чайник сейчас принесу.

Фокин метнулся к себе, вытащил провод из розетки и пошел к постовой.

— Держи. И не забудь, что нам великая Максим завещала.

— Кто?

— Максим!

— Горький, что ли? — вконец растерялась постовая.

— Да нет. Просто Максим. Певица такая.

— И что же она завещала? — хлопнула ресницами Аннушка, подивившись тому, какие у ее драгоценного шефа, оказывается, удивительные пристрастия в музыке. Ну, ладно она, на дискотеке школьной эти песни включить просила, но Фокин…

— Не потеряй его и не сломай.

— А-а-а, — захохотала. — Да как же я его потеряю? А может, вы потом нашего старичка глянете? Вдруг его починить можно?

— Да я его уже два раза паял, Анют.

— Так что ж делать? Может, скинемся…

Фокин мог бы сказать, что уже предусмотрел этот момент. И купил в подарок коллективу на Новый год хороший чайник с функцией термоса, но не стал. Иначе бы сюрприза не вышло.

— Ну, вроде все! — отчитались мужики, затаскивая последнюю коробку в зал.

— Отлично. Там Анечка уже чайник поставила.

С деловитым видом Гордей еще раз пересчитал коробки, но его сбило с толку раздавшееся за спиной покашливание.

— Петрович? А ты чего чай не пьешь? На тебя конфет не хватило?

— Я это… Хотел… Кхм… Проконсультироваться.

— Я — детский реаниматолог, — напомнил Фокин, указывая на себя двумя большими пальцами.

— Ну, еще ж и хирург. Вполне себе взрослый. Или врут?

Гордей внутренне напрягся. А внешне… Вполне дружелюбно продолжил:

— Да нет. Но это ведь в прошлом.

— Ну что вам стоит глянуть?

Ох, как часто он это слышал! Для себя Гордей решил, что если он вдруг когда-нибудь съедет из старой родительской квартиры, то никогда… никому не признается, кем работает. Ведь это конец света какой-то! Бывало, придет домой с работы после ночи или суточного дежурства, только ляжет, и начинается! То одной соседке плохо, то другой, то у мелкого с третьего опять приступ астмы. Надоело! И даже тут его догоняла работа, хотя, казалось бы, ну что тому же Петровичу стоило сходить к хирургу? Кроме того, что тогда бы ему пришлось в другой корпус шлепать.

— Так, а на что жалобы?

Петрович тайком огляделся. И стал расстегивать старенькую рубашку.

— Острая боль у меня. В левой груди…

Фокин удивился, конечно. Подошел, внимательно пропальпировал…

— Я вот думаю… Может, рак это? — продолжал Петрович.

— Рак чего?

— Ну… молочной железы.

— М-м-м… — протянул Гордей, про себя посмеиваясь. — И как оно? Боль обостряется на месячные?

— Чего-о-о? — охренел болезный.

— У мужиков рак молочной железы практически не встречается. Одевайся.

— Так, а диагноз какой? — замялся Петрович, с трудом продевая маленькие пуговички в петельки.

— Скорей всего — ипохондрия. Это когда во всем болезнь чудится. Есть такое?

— Ну, немножко, — отвел глаза мужичок.

— Сходи к терапевту. Сделайте кардиограмму, УЗИ. И если там все нормально — выдыхай. Ты вон сколько добра сегодня перетаскал, и дыхание не сбилось даже. Я лет на двадцать пять младше, и то под конец притомился.

Петрович приосанился, заулыбался. Ну а че? Кому бы не приятно было услышать, что он в свои шестьдесят шесть еще о-го-го?

— Реанимационная бригада. Срочно в третий родзал… — раздался знакомый женский голос по громкой связи. Фокин, ни секунды не медля, сорвался с места и помчал вперед, хлопая по пяткам задниками кроксов.

— Чего тут?

— Экстренные роды. Болезнь Бехтерева у мамочки. Тромбофилия…

— Кустарникова, что ли?

— Она. Мы ее в план через две недели ставили, и вот. Зарожала.

— Весело.

Мальчишка родился нормальный. На таком сроке не каждый сам задышит, но Фокин, конечно, забрал его к себе под наблюдение.