В ступоре и оцепенении пролежала два дня. В первый день заехал Филипп. Я очень не хотела открывать, но он настойчивый. Зашел, осмотрелся, сделал мне чай. Поболтали (точнее, болтал Филипп) о разном и он уехал. Чуть позже активизировалась Светка. Это Фил ей сообщил последние новости и попросил присмотреть. Ответила Светке, что все хорошо. Очень попросила не приезжать — хотела побыть одна.

Состояние свое описать было сложно. Пустота и какая-то безысходность. Точнее, невесомость. Вроде как летишь в пропасть, но никак не долетишь до конца. Уже бы долететь до дна и разбиться. Но нет — зависла в пространстве. Ни назад, ни вниз. И только леденящий душу ужас от этой бездны, которая разверзлась подо мной. И больше ничего. Ничего нет. Ничего не понятно. Ничего не хочется. Ничего…

На второй день Светка все-таки приехала. Привезла мне куриный бульон. Заставила выпить чашку. Ничего не спрашивала. Просто обняла меня крепко. И долго сидела так со мной, рассказывала разные новости и сплетни, истории и казусы из артистической жизни. Уехала, стребовав с меня ключи от квартиры «на всякий пожарный» и пообещав заехать завтра. А я снова осталась одна, в этой ледяной пустоте. Лежала на диване и смотрела в потолок. Закрыть глаза не могла, так как только закрою их, сразу же видела этих двоих. Снотворного у меня не было. А спать я не могла. На ночь переместилась в комнату Германа. У него стоял проектор звездного неба. Красиво так, с настоящими созвездиями. Лежала и смотрела на звезды, пытаясь угадать, которая из них моя и куда же она укажет мне путь. Ведь рано или поздно в какую-то сторону двигаться придется.

Потом снова вернулась на диван в гостиную. Помимо тупой боли и пустоты внутри, появилась еще и злость на саму себя… Ну надо же быть такой дурой, чтобы поверить в какую-то сказку. Возомнила себе невесть что, намечтала непонятно чего. Теперь вот расхлебывай.

На третий день анестезия от оледенения и оцепенения закончилась. Хотелось скулить от боли и грызть зубами подушку. Тонкие дорожки слез, которые теперь лились непрерывно, разъедали воспаленные от бессонницы глаза. Внутри тоже все горело огнем. И мне не удавалось найти себе место и положение, чтобы стало полегче.

А еще приехал Глеб. Я, как обычно, не хотела открывать, клялась, что все в порядке. Но он сказал, что вызовет МЧС и взломает дверь… Пришлось впустить. Открыла дверь вернулась в гостиную, легла на диван лицом к стене. Глеб сел в кресло недалеко.

— Я даже не спрашиваю как ты. Поверь, я очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь. Заехал убедиться, что не наделаешь глупостей.

— Не волнуйся. Не буду. Просто надо время, чтобы усвоить урок.

В это время послышался звук открывающейся двери и звонкий голос моей подруги:

— Янчик, это я! Ох, и гололед на улице! Радость для травматологов! Скользота такая, что ужас! А скользкий тротуар, как говорится, напрочь убивает культуру речи! Как ты сегодня, родная моя?…А ты что здесь делаешь?

— Ты?!

Последние два вопроса задали одновременно и Светка, и Глеб. Но это уже потом я буду все анализировать и «колоть» подругу…

— Это мой руководитель Глеб. И по совместительству друг Демида. Глеб пригрозил, если я не открою, то вызовет МЧС и взломает дверь. Пришлось впустить. А это Света, моя лучшая подруга.

— То есть, чтобы заставить тебя поесть, надо пригрозить тебе бригадой скорой помощи? — хмыкнула Света. — А что так? — гораздо более сухим голосом сказала Светка уже обращаясь к Глебу, — гонца прислал? Самому слабо? Кишка совсем тонка?

— Я здесь не по просьбе Демида. Я здесь как коллега и друг Яны. Потому что беспокоюсь за нее. Не оправдываю друга. И, честно говоря, вообще не понимаю, что произошло. Я за эти дни так и не смог ему дозвониться. Ездил домой — нет его там. Откровенно говоря, волнуюсь и за него тоже. Он был явно не в себе в тот день.

— Так видно занят сильно, поэтому и не отвечает. Но ты поди знаешь, где еще его поискать. Чего туда не съездил? Чего сюда приехал волноваться за этого засранца?

— Я же сказал, что приехал проведать Яну, — Глеб начал уже раздражаться. — А с Демидом все не просто. Ты же знаешь, Яна, что там не совсем обычная история. И все происходящее вокруг Вихрь тоже воспринимает не совсем обычно.

— Ну конечно! «Мужик обычный», чтобы честный, смело правду в глаза, а если слово дал, то держать, у нас исчезающий вид, можно сказать. Все «необычные» у нас. Ранимые, душевно-травмированные, оттого трусливые и подлые, — начала заводиться Светка.

— Друзья! У вас, конечно, очень занимательная беседа, но могли бы вы потише или поговорить в другом месте? Мне все это вообще не интересно. И я, кажется, наконец-то хочу спать. Так что не сочтите за бестактность, но до свидания!

— А ты в эти дни спала вообще, Янка? — спросила Света

— Нет, не получалось. Но сейчас, кажется, смогу уснуть.