Продолжая наблюдать за ним, Валентин увидел, как тот с каким-то злобным остервенением стал резко водить карандашом по бумаге, при этом нервно и почти в голос смеясь. Похоже было, что новичок рисовал что-то особо важное для себя, но, видимо, результат ему не понравился, потому что парень неожиданно скомкал бумагу и, не разбирая куда, выбросил её прочь. Он пытался нарисовать что-то снова и снова, но каждый раз, не доделав работу до конца, неудовлетворённо комкал очередной лист с неоконченным рисунком и выбрасывал его, тут же принимаясь за следующий. В конце концов он настолько разнервничался, что буквально в один миг вскочил на ноги и, выплёскивая недовольство, стал разбрасывать все свои смятые рисунки в разные стороны, предварительно ещё раз со злостью скомкав их. Заметив пристальный осуждающий взгляд Валентина, он начал быстро собирать с пола скомканные им листки. С трудом добравшись до мусорного ведра, он без сожаления выбросил все до единого комки бумаги, потом вернулся к своей койке и, растянувшись, улёгся. Продолжающему с интересом наблюдать за ним Валентину стало так любопытно, чем так страстно увлечён новенький, что он сразу же встал с койки, не спеша подошёл к мусорному ведру и, аккуратно вытаскивая оттуда выброшенные комки бумаги, с улыбкой пожурил Святослава словно маленького мальчика: «Ты что бумагу портишь? Она тоже ведь, как и человек, всё чувствует, и тоже, наверное, обижается, когда её обижают таким образом».

– Может быть, и чувствует, – согласился Святослав.

– Не может, а точно… Вы мне позволите, сударь, поглядеть, что же это тебя так огорчило, – произнёс Валентин, немного иронично взглянув на парня, и начал медленно разворачивать один из бумажных комков. Он положил бумагу на рядом стоящий табурет и, осторожно разгладив помятости рисунка, стал внимательно его рассматривать. На листке было изображено лицо какой-то женщины, пристальнее всмотревшись в которое, Валентин неожиданно быстро стал разворачивать все остальные листки, с интересом и быстро поглядывая то на них, то на Святослава.

– Ты что, такой злой из-за этой красивой женщины? – наконец спросил Валентин.

– Из-за неё у меня жизнь поломалась, и из-за неё я здесь оказался, – честно ответил Святослав и осмелился спросить: – Что улыбаешься?

– На «ты» ко мне в другом месте будешь обращаться, – заметил Валентин: – А улыбаюсь потому, что красивая она и очень приятная на лицо, – объяснил Валентин.

– В молодости она действительно была красивая, а сейчас – не знаю. Хотя, все люди, когда молоды – красивы или кажутся красивыми. Мне всегда нравиться изображать их на бумаге такими, какими они были в молодости, и это, хочу признаться, мне легко даётся, потому и делаю это я всегда с большим удовольствием. Понимаете, когда я смотрю на любого человека в среднем или старшем возрасте, мне как-то легко сразу начинает представляться, каким он был в молодости. Когда же образ становится окончательно для меня чётким и ясным, тогда я сразу же приступаю его рисовать. А вот этот портрет, который у вас в руках, я рисую всегда тогда, когда мне очень тяжело на душе.

– Я заметил, наблюдая за тобой, что ты её, можно сказать, со слезами на глазах рисовал. Очень необычно как-то всё это. Раз ты такой мастак рисовать людей в молодости, то тогда скажи: а меня ты тоже сможешь без труда нарисовать таким, каким я был в молодости? – решил выяснить у новенького Валентин, продолжая не только с интересом, но с непрерывно нарастающим напряжением рассматривать рисунок, заставляя себя вспомнить, где и когда он мог видеть это лицо.

– Да я кого угодно могу нарисовать в молодые годы, – спокойно ответил парень.

– Раз так, то тебе, сударь мой, здесь цены не будет, – воскликнул Валентин в большей степени самому себе, так как его напряжённая мозговая деятельность по «сканированию» рисунка и совмещению его со всеми известными ему женскими образами всё ещё не завершилась. Но вскоре произошло, видимо, полное совпадение исходного и виртуального образов, так как на лице мужчины засияла радостная улыбка.

– Бумаги вот только нет, – с сожалением посетовал Святослав, отрешённо глядя в потолок.

– Этого добра мы тебе здесь целый воз вмиг найдём, – уверенно пообещал Валентин и тут же спросил: – Слушай, а скажи мне, ты где сам-то родился – в деревне или в городе?

– Я в городе, а мать же моя – деревенская.

– И откуда она родом? – насторожился Валентин.

Святослав, переведя взгляд на встревоженного собеседника, медленно начал произносить адрес своей матери, назвав подробно область и район, но Валентин, услышав только начало названия села, неожиданно перебил его: