А когда же Сергей со своей женой обратно приезжал с экспедиции, то вечерами часто у него собирались его коллеги по работе, где они почти до самого утра разговаривали и часто по-дружески, доказывая каждый свою правоту, спорили. А я же в это время сидел в их кругу и, представляешь, Валя, чувствовал себя чуть ли не «профессором археологии», – Святослав засмеялся, а потом продолжил свой рассказ: – И знаешь, что меня всегда больше всего удивляло. Это то, что они даже взглядом не показывали никакого неуважения к моему, так сказать, присутствию с умным видом среди них.

В дни, когда Сергей оставался дома вне работы, то он часто очень осторожно и ненавязчиво начинал заниматься моим образованием. За то время, что мне посчастливилось пожить у него, я многое обрёл в смысле познания искусства во всех его проявлениях, за что я очень ему благодарен. Он всегда без всякого нетерпения и без всякой грубости старался всё обстоятельно и спокойно объяснять. А когда же мы вдвоём с ним выходили гулять в город, он любил часто повторять: «Я хочу тебе показать наш город совсем с другой стороны. Ты его сейчас увидишь не только с той стороны, с какой видят его в основном все, так как хочу показать тебе невидимую для многих, закулисную его сторону». Он часами мог рассказывать о каждом старинном здании, много и с интересом описывая его историю. А при поездках на трамвае, он, показывая взглядом на какое-нибудь необычное здание, тихим и внятным голосом любил так же с интересом объяснять мне в каком году оно построено и кем из архитекторов. Также добавлял, кто из выдающихся деятелей там жил в прошлом с рассказами о многих интересных случаях, относящихся к тому периоду. У него был также для меня ещё один интересный способ проводить экскурсии по истории, который мне особенно очень нравился. Как все знают, часто люди старую мебель после смерти своих пожилых родителей выбрасывают на свалку, не задумываясь совершенно о том, какую ценность представляют собой все эти вещи. И вот, когда мы вдвоём подбирали у мусорных баков выброшенную «историческую» мебель, он говорил, например, так: «Посмотри, что здесь написано. Этот стол, здесь записано, сделан в начале восемнадцатого века – 1730 год». Затем, подбирая уже другую историческую ценность, он, оценив её, говорил: «А это конец восемнадцатого века». Таким образом, мы с ним находили не одну ценную реликвию. И эту понравившуюся нам и почти совсем в хорошем состоянии мебель мы брали с собой, неся её вдвоём чуть ли не с три или пять километров по городу в квартиру, которая со временем становилась похожей на исторический музей.

Как-то в один из вечеров я заметил, что он находился в особом настроении и был чисто побрит, хотя обычно он всегда носил бороду. Он стоял перед зеркалом и долго смотрел на своё отражение, иногда поглядывая через дверь в другую комнату, где лежала его приболевшая жена, а потом заговорил с как-то по-детски, словно ребёнок: «Как я давно не видел себя таким. Какой я, оказывается, совсем ещё ребёнок без бороды». А потом тихо добавил: «Если б ты знал, как хочется сейчас побыть хоть немного с мамой». Мы с Сергеем проговорили почти весь вечер и ночь до самого утра о его жизни, и о моей, конечно, за бутылкой вина «Кабарне», а если быть точнее, за глинтвейном. Он любил этот тёпло-горячий напиток и часто себе готовил. Этот разговор отчётливо и надолго сохранился в моей памяти. После того вечера Сергей стал для меня каким-то по-настоящему близким другом, чуть ли не братом. Но наша с ним дружба скоро, к сожалению, прервалась после того, как он переехал неожиданно быстро в другое жильё. Видишь ли, я однажды прихожу, а его уже нет. Я его квартиру тоже тут же покинул. Конечно, я бы мог спросить у Майстренко его новый адрес, но как-то неудобно было. Ведь я и так у него достаточно пожил. Как говорят, пора и честь знать и совесть иметь. И вот, наши с ним пути, к сожалению, на очень долгое время разошлись. А в память о нём я стал себя именовать во время знакомства Сергеем. После отсидки и жизни в тайге мне очень хотелось его увидеть, и я решил, что обязательно должен найти его, но вскоре, к своему разочарованию, я узнал, что он совсем недавно умер. Как мне было жаль, Николаич, если бы ты знал, что нет теперь в живых прекрасного этого человека – моего настоящего друга. Ведь благодаря только его стараниям я стал понимать окружающую жизнь по-другому и стал художником. Я вдруг тогда почувствовал, что потерял в жизни что-то невосполнимое. Мне было горестно на душе, что я потерял своего первого учителя по культуре и искусству. И звали его Гультов Сергей Борисович… Вот так вот, Валя, бывает в жизни: ждёшь долго встречи, а потом находишь – но, оказывается, поздно уже…