— Уже согласился, — хмыкнул старик, — кто же не захочет хоть на день стать во главе пусть и маленькой, но страны, ощутить власть на вкус. Да и уж больно этот дурень любит на рожон лезть, так и гляди за ним в оба, чтобы шею себе не свернул.
— А если ему понравится, и он не захочет потом передать правление Стефану, и все вскроется? — Паулина стала нервно теребить платок, ей представился Богумил в гневе, зрелище не из приятных.
— За это не переживайте, — железное хладнокровие Ковальского поражало, — если этот бедолага останется жив, он отступится.
— Вы так в этом уверены?
— Его спас в бою мой сын Казимир, он нам обязан.
— Кто сейчас помнит доброту? — печально проговорила Паулина.
— Я отправлю с ним преданных мне людей, они сумеют поставить зарвавшегося самозванца на место. Раздавят мятежников, все успокоится, яворы подчинятся, вот тут придет время Стефана. А я пока подучу королевича, как держать в руках сотни людей.
— Но Богумил узнает о подмене, ему непременно донесут, — Паулина все нащупывала и нащупывала слабые стороны плана Ковальского, ей надо быть уверенной, прежде чем подставляться под удар.
— Кто ему донесет? — снова беспечно пожал плечами старик. — Война с альтами, королю нужны люди здесь. Я предложу Богумилу для сопровождения Стефана своих воинов, они никогда не были в столице и ни разу не видели младшего королевича.
— Но Стефан же был на войне, — с гордостью напомнила Паулина.
— Да кого там только не было, вся шляхта для простых ратных на одно лицо, — отмахнулся старик. — Мы с Стефаном выедем из Дарницы, я в Пшоничи — строить мост, а он вроде как к яворам. Переправимся через Ладу, там я его спрячу, а моим войскам, ожидающим на том берегу, представлю Стешку Рубаку уже как господаря. Все.
Как же складно все получалось у Ковальского, будет ли так в жизни? Паулина никак не могла решиться, что-то останавливало ее. Может совесть, а может страх разоблачения, который принесет ей и сыну бесчестье.
— А можно взглянуть на этого… Рубаку, — осторожно спросила она.
— Отчего ж нельзя? Эй, Стефанку? — властным голосом рявкнул старик.
В дверь вошел незнакомец, среднего роста и светловолосый как королевич Стефан, примерно такого же возраста, а может чуть старше, — на этом скромное сходство с королевичем заканчивалось. Этот загорелый с обветренной кожей воин, с тяжелым бычьим взглядом, бритым черепом на котором красовался казацкий оселедец и пшеничными усами, свешивающимися по обе стороны ото рта, совсем не походил на представителя древнего королевского рода, хотя в роду у Каменецких тоже были казаки-южане.
— Он совсем не похож на Стефана, — шепнула Паулина Ковальскому.
— Так и что? Переоденем, волосы пока отрастут, можно и шапку надеть.
— Готов умереть за моего сына? — внимательно посмотрела на парня королева.
— Готов, государыня, — не задумываясь, быстро ответил Стешка Рубака, низко кланяясь.
Паулина хотела еще что-то спросить, но в комнату заглянул слуга.
— Из Дарницы гонец прискакал, — осторожно сообщил он хозяину.
— Говори, — разрешил продолжить Ковальский.
— Королевича Стефана отравить хотели, — выпалил слуга.
Паулина охнула и, резко вскочив, опрокинула кресло.
— Он жив?! С ним все в порядке?!
— Жив, здоров, — это в двери ворвался столичный гонец. — Собака издохла, что куриную ногу с тарелки сперла.
— А отравитель? — прошептала королева, бледнея.
— Ищут.
— Я согласна, — поспешно обернулась Паулина к хозяину. — Пан Ковальский, спасите моего мальчика!
Глава III. Покушение?
— Это ты матери бересту подкинул?! — Стефан, сжав кулаки, надвигался на Михася.
— Нет, конечно, на кой оно мне? — буркнул денщик, обиженно раздувая ноздри.
Они стояли друг против друга в огромной дворцовой зале, и их громкий шепот гулко разносился к потолку.
— А кто еще мог сказать, если нас там только двое было? — прошипел королевич. — Кто еще?
— Да может ты, хозяин, сам кому проговорился, — не уступал Михась, — откуда мне знать?
— Я догадывался, что ты матери про меня докладываешь, но пугать-то ее зачем? Она ж потом ночами не спит?! Своей матери такое про себя сказал бы? А? — Стефан схватил великана за грудки, собираясь, не смотря на разницу в росте, встряхнуть того как грушу.
— Не я это, не я, — спокойно убрал от себя руки королевича Михась. — И матушке-королеве никогда об вас ничего не докладывал, — крепкая обида денщика выразилась в переходе на Вы. — Побожиться могу. Вспоминайте, кому могли случайно обмолвиться. А может это ведьма сама во дворец и подбросила, глаза страже отвела и прошмыгнула. Ведьмы, они все могут.
— Ну ладно, не ты, так не ты, — остыл Стефан, отступая.