У Мэддокса перед глазами все расплывалось от слез.
– Давай тогда в будущем году, до Рождества. Может, весной или летом?
– Я люблю весну, – прошептала Энджи. – Обожаю, когда цветут вишни и улицы Виктории усыпаны бело-розовыми лепестками… – Она подалась к Мэддоксу и поцеловала его. Ее губы и щеки были холодными и влажными. Пахло от нее знакомо – Мэддокс обожал ее запах. Его рука скользнула под водопад тяжелых рыжих волос, и Мэддокс поцеловал Энджи страстно, по-настоящему. В нем проснулось жгучее желание.
Энджи застонала и расслабилась, прильнув к Мэддоксу, когда его язык играл с ней. Поведя рукой вверх по его бедру, Паллорино накрыла ладонью твердеющую эрекцию.
– В палатку, – пробормотал Мэддокс ей в рот.
Они занимались любовью в чаще леса, неистово и яростно утверждая жизнь, словно бросая вызов смерти, таившейся в неглубокой могиле в двух шагах от палатки.
Но когда, утолив страсть, они лежали, объединив спальные мешки, переплетясь и обнявшись, и Мэддокс с наслаждением чувствовал щекой мягкие волосы Энджи, снаружи снова донесся волчий вой – стая охотилась, перекликалась, волки спаривались. И у Мэддокса шевельнулось ощущение, что между ним и Энджи еще не все выяснено и выправлено. Она согласилась, но многое оставалось недосказанным. Он осторожно высвободился из объятий спящей любимой женщины, расстегнул свой мешок и натянул одежду.
– Ты куда? – сонно пробормотала Энджи, повернувшись и ища его.
– Подбросить дров в костер.
Мэддокс выбрался из палатки и застегнул клапан. Он долго сидел один под брезентовым пологом, глядя на пламя, пока не начало понемногу светать. Он почувствовал, что Энджи тоже проснулась и лежит без сна в палатке.
Мэддокс вспомнил свой первый, неудавшийся брак. Жизнь не дает никаких гарантий: «да» у алтаря может быть клятвой в верности до гроба, но нередко оказывается не прочнее воздушного шарика. Он уже однажды обжегся с Бри, матерью Джинни, хотя и обеспечивал семью, и старался выполнять отцовские обязанности, и успевал делать карьеру. Что же подтолкнуло его попробовать снова? Почему, черт побери, он уверен, что на этот раз все получится?
Тем более с такой женщиной, как Паллорино?
«Живи настоящим и не заглядывай далеко вперед. А проблемы будем решать по мере появления».
Скелет, догнивавший в своей неглубокой могиле, лишний раз подчеркивал краткость отпущенного людям века. Мэддокс взял большое полено и подложил в костер. Пламя оживилось, затрещало, жар согрел лицо Мэддокса. Он невольно задумался, кто же там лежит во мху, какой смертью умер и как вышло, что на останки никто не наткнулся раньше.
Волчий вой становился все выше и тоньше, разносясь над бескрайним холодным лесом и неся с собой тоскливое ощущение приближающейся зимы.
Глава 5
Понедельник, 29 октября
Проснувшись, Энджи увидела над головой странный бледный светящийся купол. Она почти сразу поняла, что она в палатке, а через ткань сочится серый рассвет. Она перевернулась в спальном мешке – Мэддокса рядом не было. Несколько мгновений Энджи прислушивалась к звукам леса. Разноголосый птичий хор. Резкое стаккато белки или бурундука. Ровный гул водопада выше по реке. Энджи поглубже натянула вязаную шапку – она спала в шапке и куртке, расстегнула клапан палатки и выглянула.
Вокруг клубился густой туман. От догоревшего костра поднимался кудрявый дымок. Мэддокс спал под брезентовым пологом.
Энджи отступила обратно в палатку, натянула джинсы поверх термолегинсов и застегнула ремень с охотничьим ножом. Без ножа она не ходила – привычка. Надев сапоги, Паллорино крадучись выбралась из палатки.
Беззвучно ступая по толстому пружинящему мху, она подошла к Мэддоксу. Судя по двум последним чадящим поленьям, он поддерживал огонь до утра, чтобы не подошли дикие звери, а Энджи в это время спала сном младенца. Ей несвойственно так отключаться… Энджи разглядывала его профиль, видневшийся под капюшоном спального мешка: сильный лоб, четкий подбородок. Красивый мужчина этот начальник убойного отдела – волевой, справедливый. Руководитель с правом окончательного решения. Своим терпением Мэддокс уравновешивал ее порывистость. Он сохранял хладнокровие, когда Энджи теряла голову. В душе плеснулась горечь, сменившаяся беспокойством и знакомым ощущением, что она недостаточно хороша для него, что она не заслуживает его любви. Разве ей можно хоть на минуту задуматься о том, чтобы носить его детей? Да из нее выйдет худшая в мире мать!
Или это в ней говорит подавленный стыд?
Стыд за то, кем оказался ее отец, за то, что она была зачата насильственно, у несовершеннолетней секс-рабыни. За то, что ее бросили. Так сказать, «повезло» – Паллорино осталась в живых, хотя ее сестра погибла. На сессиях психотерапевт поднимал тему подавленного стыда… Энджи никогда не задумывалась о том, что страдает от глубоко сид