Разумеется, никакого репортажа о гонках Томпсон не пишет. Вместо этого он описывает свою «химическую» конфронтацию с полицейскими, барменами, гостиничными администраторами, крупье, официантками, туристами и репортерами в Лас-Вегасе, там и сям в повествовании мелькают джанки, алкоголики и сатанисты, торгующие чистым адреналином. Герои находятся в полубредовом состоянии, постоянно галлюцинируя. То Рауля Дьюка начинает обвивать пол, то он видит в клубе, как две стриптизерши насилуют белого медведя, с неба на него обрушиваются летучие мыши и скаты-манта, разодетые в пух и прах шикарные дамы и респектабельные джентльмены превращаются в злобных чудовищ с головами мурен и тиранозавров, в гостиничных холлах летают птеродактили. Хантер агрессивен и никого не собирается жалеть. Компромисс с «молчаливым большинством» для него невозможен.
«Страх и отвращение в Лас-Вегасе» стал культовой книгой западной молодежи, которой по душе был обратный код, предложенный Томпсоном, – тотальный гедонизм, черный юмор, стеб, переплетение насилия и наркотиков. Его яростный, агрессивный и грубый стиль не имеет никаких аналогов. Он использует длинные, сложные предложения, которые в то же время могут быть понятны любому, – в них всегда есть смысл. Томпсон с большой изобретательностью обращается с английским языком, мастерски используя сленг, различные жаргоны и речевые обороты. Его не без оснований считают королем черного юмора. Пи Джей О’Рурк, друг Томпсона, говорит, что он больше поэт, чем журналист: «Две вещи резко отделяют Томпсона от примитивного стада современных литературных деляг, претендующих на радикализм… Во-первых, Томпсон просто лучше пишет… Во-вторых, он заставляет нас смеяться. Мы вряд ли в состоянии сделать это во время перфоманса… скажем. «В ожидании Годо», даже если у нас и сносит башню так же сильно, как и у Рауля Дьюка, Хантер Томпсон берет самые темные и мрачные темы онтологии, самые жестокие гносеологические вопросы и в своей, присущей только ему, манере излагает их, заставляя нас сгибаться пополам в истерическом приступе хохота, наши тела от подмышек до тазового пояса сводит в судороге, колени предательски дрожат, пиво хлещет из наших носов. Мы смеемся так сильно, что в любой момент можем в хохоте проблеваться, точно так же, как 300-фунтовый самоанский адвокат доктор Гонзо в романе».
«Эта книга, – говорит Джонни Дэпп, исполнитель роли альтер-эго Томпсона Рауля Дьюка, – вышла, когда Американская Мечта испустила последний вздох. Но Хантер все еще безнадежно пытался найти ее, искал с остервенением, надеясь, что Мечта все еще существует, и все, что он нашел, так это безумие, лезущее изо всех щелей, двигающееся во всех направлениях и охватившее все общество, трагедию и паранойю, алчность и ненависть. Лучший способ познакомиться с Хантером: прочитать его роман – он абсолютно искренен. В тоже время «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» – своего рода экзорцизм: он об одержимости и сумасшествии, о попытке найти хоть что-то, во что можно верить. Некоторые люди будут видеть в Дьюке и докторе Гонзо только парочку придурков и хулиганов, с телами и мозгами, до отказа начиненными «гнусной химией». Но для них это не развлечение, а жестокая необходимость».
«“Страх и отвращение в Лас-Вегасе” несколько лет следовал за мной по пятам, – добавляет режиссер Терри Гиллиам. – Десять лет назад появился сценарий, и я тогда подумал: «А было бы интересно начать девяностые с этого фильма», но в то время я был занят чем-то другим и проект так и остался на бумаге. А еще художник Ральф Стэдмэн, иллюстрировавший эту книгу и публикацию в «Роллинг Стоун» мой очень хороший друг. Но когда идея фильма появилась вновь, то я вспомнил, насколько смешна и одновременно жестока эта книга. Мир политической корректности еще не существовал, когда Хантер написал «Страх и отвращение», и я надеюсь, что она больше не будет существовать после выхода этого фильма. С восьмидесятых я остро ощущаю, что мы прошли через время постоянного ущемления самовыражения, когда все несло на себе печать подавленности. Все боялись сказать, что они чувствуют, боялись жить экстраординарной, разнузданной и дикой жизнью, и пришло время сорвать эти оковы. Роман Хантера похож на репортаж военного корреспондента с передовой. Но это была не просто бомбардировка, а самобомбардировка: он как будто забрасывал в себя наркотики, как снаряды, а полем битвы был его мозг. Но, вместо того, чтобы поехать туда, где взрываются настоящие снаряды и гибнут реальные люди, он поехал в самое сердце Америки – в Вегас. И при этом книга написана так, будто он действительно побывал в самой гуще сражения. Роман уже выразил себя. Теперь наша очередь».
А Хан