Наконец Мирт решился и лёг в углубление. Для его роста оно оказалось коротковатым. Он плотно прижал руки к телу, втянул голову в плечи и замер.

Над ним распростёрлось бездонное майское небо. Кудрявые облака таяли, словно весенний снег. Там и сям резвились в вышине неугомонные птички.

Земля гудела и дрожала под колёсами мчавшегося к мосту состава. Мирта покачивало, точно на волнах. Опять стало трудно дышать, в ушах звенело, он боялся пошевелить даже пальцем на руке. Сжав губы, он ловил взглядом лёгкие облака и старался думать только о них — они напоминали ему сорвавшийся с веток цвет черешен, которые росли за домом и которые он фотографировал для отца.

Внезапно облака исчезли; над ним, наполняя всё вокруг грохотом и лязгом, проносился скорый поезд. Мирту показалось, будто земля разверзлась и сам он, мост и состав — всё летит в бездну.

Но вот бурлящие волны укатились вдаль, и ровное, мягкое течение постепенно вынесло его на поверхность. Всё стихло. Первый раз в жизни он слышал такую тишину.

Вдруг его позвали. Ребята не успели подбежать к Мирту, как он уже стоял на ногах, стряхивая с себя пыль и приглаживая волосы.

— Поздравляю! — Мартин протянул ему свою длинную руку. Щёки его пылали от удовольствия.

— Теперь ты наш! «Герой смерти»! Шестой член общества, — с гордостью сказал Душан.

Мирт, не глядя, прошёл мимо ребят, взял свой портфель и сказал спокойно:

— Надеюсь, теперь вы отстанете от меня…

И медленно пошёл прочь.

Полтора Мартина и Душан оторопели от изумления. Они не могли поверить, что Мирт только затем лёг в «яму смерти», чтоб они отвязались от него, чтоб только доказать, что он не трус. Не сбавляя шага, прошёл Мирт мимо одноклассников, не откликнулся на зов Улитки.

В ушах его всё ещё стоял грохот состава — он заглушал уличный шум и гам, — а в глазах стояло бездонное майское небо.

Он не сразу поднялся к себе на шестой этаж. Прислонившись к стене дома, он опустился на корточки и закрыл усталые глаза. Ему хотелось немного побыть одному, прежде чем идти домой, где его, наверное, уже ждёт мама с обедом. С души его спала тяжесть. Он не трус. Теперь он может смело смотреть в глаза отцу. А о том, что было на мосту, он решил никому не говорить, даже родителям, от которых он обычно ничего не скрывал.

Когда Мирт снова открыл глаза и посмотрел на черешни, они ослепили его своим блеском и белизной.

Он взял портфель и пошёл домой.

«Мама, наверно, звонила в больницу, справлялась о папе, — думал он, поднимаясь по лестнице. — Может быть, он уже завтра вернётся, а может, даже сегодня».

Вот и шестой этане. Мирт позвонил, но не услышал за дверью знакомых маминых шагов. «Мамы нет дома? В такое время?» — удивился Мирт.

Мирт позвонил к соседям. Дверь открыла пятилетняя девочка.

— Покатай меня на велосипеде! — взмолилась она, едва увидев Мирта.

— Сейчас не могу, Майдица. Попозже… Моя мама у вас?

— Нет… Я видела, как она пошла в город.

Мирт повернулся, собираясь уходить.

— А потом покатаешь?

— Да, да…

— Я буду ждать тебя внизу.

Мирт вышел на балкон, решив там подождать маму. Наверное, она пошла в магазин купить что-нибудь для отца и скоро вернётся.

С балкона было видно далеко. Во все стороны тянулись ряды высоких и низких домов с широкими и узкими окнами. Внизу двигались до смешного маленькие люди. Цветущие черешни напоминали переливающиеся на солнце комья снега. У железнодорожного моста копошились какие-то человечки. Мирт подумал, что это «герои смерти» обсуждают сегодняшнее событие.

По улице сновали прохожие. Одни очень спешили, другие плелись как черепахи, словно не знали, куда себя деть.

Вдруг в самом конце улицы Мирт заметил женщину и сразу почувствовал, что это мама. Он облокотился на перила и стал внимательно следить за ней взглядом. Издали казалось, что она еле-еле идёт, но когда она подошла ближе, Мирт понял, что она, наоборот, почти бежит.

Да, это была мама.

Но, уверившись в этом окончательно, Мирт вздрогнул. Мама была вся в чёрном.

Он не мог пошевелиться, не мог произнести ни звука. Он понял: случилось самое худшее. Отца больше нет.

Мама уже шла по двору мимо цветущих черешен, а он всё неподвижно стоял на балконе, не в силах окликнуть её.

И только когда она скрылась в парадном, из груди его Вырвался крик, разнёсшийся далеко над крышами домов, но тут же потонувший в уличном гаме. Обеими руками он вцепился в железные прутья решётки. Решётка была тёплая от майского солнца, но он не чувствовал ни её тепла, ни боли, когда бился об неё головой.

Глава четвёртая

ПИСЬМО ПЕТЕРА РАСТЯПЫ