Он вышел и зашагал по коридору, мимо других еврейских семей, сидевших в купе. Там, за дверью впереди, начиналась германская часть поезда. Изводясь от волнения и дрожа от озноба, Йозеф снял бумажную повязку со звездой Давида, сунул во внутренний карман пиджака, открыл дверь и бесшумно пошел по коридору. Германская часть ничем не отличалась от еврейской. Немецкие семьи так же смеялись, разговаривали, спорили. Они так же ели, спали и читали книги.
Йозеф поймал свое отражение в одном из окон. Прямые, каштановые, зализанные назад волосы, карие глаза за очками в проволочной оправе, короткий нос. Вот только уши, пожалуй, большеваты.
Для своих лет он был среднего роста. Одет в серый полосатый двубортный пиджак, коричневые брюки, белую рубашку и голубой галстук. Ничто не напоминало фотографии с презентации герра Майера. Йозеф вообще не знал ни одного еврея, который был бы похож на эти картинки.
Следующим шел вагон-ресторан. Люди сидели за маленькими столиками, курили, ели, пили, болтали, читали или играли в карты. Мужчина у бара с закусками продавал газеты. Йозеф выбрал одну и положил на прилавок монету.
Продавец улыбнулся:
– Покупаете газету для отца?
«Нет, – подумал Йозеф. – Мой отец только что вышел из концлагеря».
– Нет. Для себя, – сказал он. – Я хочу когда-нибудь стать журналистом.
– Прекрасно! – похвалил продавец. – Нам нужно больше писателей. – Он жестом обвел товар. – Чтобы было чем торговать!
Продавец рассмеялся, и Йозеф ответил улыбкой. Подумать только, вот они, разговаривают, как обычные люди. Только Йозеф не забыл, что он еврей, и если бы он надел нарукавную повязку, этот человек не разговаривал и не смеялся бы с ним. Он позвал бы полицию.
Йозеф уже хотел уйти, но решил купить Рут конфету. Ей бы понравилось угощение, ведь с тех пор как отец потерял работу, с деньгами было плохо. Йозеф взял из банки леденец и полез в карман за пфеннигом. Но когда стал вытаскивать монету, за руку зацепилась повязка и упала на пол, лицевой стороной вверх. Теперь каждый мог видеть звезду Давида.
Невидимые пальцы сжали сердце Йозефа. Он нагнулся и протянул руку. Но черный ботинок наступил на повязку, прежде чем Йозеф успел ее схватить. Он поднял взгляд с обуви на белые носки, коричневые шорты, коричневую рубашку и красную нацистскую нарукавную повязку гитлерюгенда. Мальчик возраста Йозефа клялся жить и умереть за фатерлянд[1]. Он стоял на повязке Йозефа, широко раскрыв глаза от удивления. Кровь отлила от лица Йозефа. Мальчик нагнулся, подхватил повязку и взял Йозефа за руку.
– Пойдем, – коротко велел он и повел Йозефа к выходу через вагон-ресторан.
Йозеф едва передвигал налившиеся свинцовой тяжестью ноги. Перед глазами все плыло.
После того как герр Майер вызвал Йозефа к доске, чтобы показать классу, насколько евреи ниже истинных германцев, он вернулся на свое место рядом с Клаусом, лучшим другом. Клаус носил ту же униформу, что и этот мальчик. Клаус вступил в гитлерюгенд не потому, что хотел, а потому, что в противном случае детей и их семьи всячески стыдили и унижали. Клаус поморщился, пытаясь показать, как ему жаль, что герр Майер поступил так с другом.
Днем после школы Йозефа поджидала компания гитлерюгендцев. Всем скопом они напали на него, били, пинали, всячески обзывали за одно лишь происхождение. Но хуже всего, что среди них был и Клаус.
Униформа гитлерюгенда превращала мальчишек в чудовищ. Йозеф видел, как это происходило. С тех пор он делал все, чтобы не попадаться им на глаза, и вот теперь оказался в руках одного из них по собственной вине. Из-за глупого желания снять нарукавную повязку, погулять по вагону и купить газету. Теперь его, мать и сестру ссадят с поезда, а может, и пошлют в концлагерь. Йозеф поступил неразумно, и расплачиваться за его глупость придется всей семье.
Изабель
Гавана. Куба. 1994 год
Изабель открыла глаза и опустила трубу, она была уверена, что слышала звон бьющегося стекла. Но поток машин и велосипедов по-прежнему струился под ярким солнцем Малекона, будто ничего не случилось. Изабель покачала головой: видимо, ей послышалось, она снова прижала трубу к губам.
Внезапно раздался женский крик. Выстрел, – бум! – и мир сошел с ума.
Из переулков выбегали люди. Сотни людей! В основном мужчины. Многие из них были в шортах и кедах, а некоторые – без рубашек. И это в сорокаградусную августовскую жару! Коричневые спины блестели от пота. Люди кричали, скандировали какие-то лозунги. Они бросались камнями и бутылками. Они высыпали на улицы, как кофейные зерна из рваного мешка, и быстро одолели немногих полицейских на Малеконе. Изабель увидела, как разлетелось витринное стекло универмага и мужчины и женщины ринулись внутрь, чтобы растащить обувь, туалетную бумагу и мыло.
[1] Отечество