Евгений Иустинович Лозинский

Новая нагорная проповедь

Золотое солнце глядело с высоты на землю и ласково улыбалось, любуясь ею. И нельзя было не любоваться: дремучие леса, роскошные заливные луга, веселые рощицы, голубые реки, тихие в них заводи — делали землю настоящей красавицей. А в тех лугах горел раскаленным угольком полевой мак, кивали друг другу голубыми головками колокольчики... В заводи гляделись — словно красные девушки, пришедшие купаться, белоствольные березы и мочили в зеркальной воде свои нежные зеленые кудри... В бору могучие сосны стояли, словно добрые великаны, стерегшие прохладу от дневного зноя... В рощице сидел в чаще соловушко и только дожидался вечернего покоя, чтобы начать свои хватающие за сердце переливы. И резвая рыбка, радуясь свободе и раздолью, выскакивала из речных струй и снова ныряла, блеснув чешуей...

На все это глядело с высоты небесной ясное солнышко и, видя земное приволье, и красоту, и полноту даров земных, — радовалось.

Но день склонялся к вечеру, и чем ближе к земле опускалось солнце, тем больше теряло оно свою ясность: оно теперь разглядело безобразные пятна на общей красоте земли — пятна, которые не были вовсе заметны, пока светлое солнышко держалось высоко.

Теперь оно увидело громадные, безобразные, кирпичные здания фабрик с высокими, прямыми, как палки, трубами, изрыгавшими клубы черного дыма, который скрывал от земли ясное, голубое небо. Оно увидело, посреди гор черного мусора и черных, мертвых пустырей, на которых не росло ни одной былинки — громадные ходы в землю, словно громадные норы, из которых постоянно поднимались бадьи с каменным углем, и унылые черные кучи кругом все росли и росли. А главное — солнышко увидело людей — рабочих людей. Черные, закоптелые, или просто грязные, одетые в рвань, с красными от натуги, или потными от нестерпимого жара лицами, они копошились всюду, обезображивая прекрасный лик земли.

И, глядя на все это, солнце сперва затуманилось, а потом стало постепенно краснеть.

Вдруг раздались на разные голоса гудки с заводов и шахт: они выли, свистели, визжали, но все одинаково терзали уши. Через несколько минут из фабричных и заводских ворот, из каменноугольных копей повалили толпы пошабашивших смен. Сельчане тоже оставляли полевые работы и тянулись за фабричными. Скоро целое море заплатанных, а то и просто рваных рубах, посконных портков, дырявых сапог, засаленных картузов — разлилось по всея дорогам... А главное — лица... эти лица! Усталые, испитые, изможденные, многие с печатью нетронутой тупости, вскормленной однообразием работы и темнотой; многие с ясным и умным взглядом, но и с печатью страдания, и все — с отпечатком подневольности... Точно они принадлежали не свободным по рождению людям, а живым вещам, состоящим на счету, но в полном пренебрежении у хозяина.

И, видя всю эту бедность среди естественного богатства, — всю эту вынужденную грязь и муку среди красоты матери-природы, предлагающей наслаждение всем и каждому; видя унижение разумный существ среди земного приволья, солнце побагровело от стыда и гнева и быстро ушло за высокий холм.

Был и еще некто, кроме солнышка, кто видел и понимая всю горечь развернувшейся картины. Это был человек, — человек пришлый. На нем был черный, старенький подрясник и скуфья; за плечами покоилась тощая котомка; вся его худощавая фигура, перетянутая широким кожаным поясом, была густо присыпана дорожной пылью. Вероятно, это был паломник, ходивший по „святым“ местам, где он отмаливал свои и чужие грехи. В глазах его светилось много доброты, но доброта эта была, словно, чем придавлена. Он слышал грубые шутки и ругательства мимоидущих, и душа его болела об этих людях; ибо он чувствовал, что распущенными речами они отводят усталую, вымотанную душу, и если переругиваются, то потому, что истома сделала их раздражительными. Он от всего сердца хотел помочь этим людям и решился сделать это единственный известный ему способом.

Он поднялся на холм и надтреснутый, но дрожащим от волнения голосом обратился к мимоидущим:

— „Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас“, так говорил Господь. Остановитесь же, вы все, на кого неустанный труд наложил свою печать измождения и кто не чает и дома найти отрады и отдыха, ибо там ждет их бедность и скудость... Остановитесь, ибо вы найдете успокоение в слове божием.

Мало-по-малу около странника собралась большая толпа. Она внимательно слушала, а странник говорил.

Он учил, что нет народу иного пути, кроме терпения, нет другого оружия против сильных мира сего, кроме смирения, нет другого средства спастись, кроме непротивления.

— Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное.

— Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

— Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю...