Шалаш располагался в невысоком пригорке у самой реки, отделенную от нее какими-то десятью метрами заросшей густой растительностью землей. К берегу вела узкая тропа, где был установлен миниатюрный пирс, связанный из бамбука. Кстати о бамбуке. Шалаш, был полностью построен из него, попутно упирался спиной о небольшую чащу из того же растения. Перед шалашом было вкопано несколько коротких столбов, на которых висели рыболовные снасти. Судя по тому, сколько в них было серьезных прорех, эти сети уже давно перестали использоваться по назначению и случили чем-то вроде забора, защищающего вход в укрытие от мелкой живности. Во всяком случае, таковым было мое предположение.
В реке, едва заметной в тумане, виднелась небольшая лодочка, на которой можно было разглядеть скорчившуюся человеческую фигуру, время от времени дергающуюся в такт особого ритма. Рыбак. И судя по всему, хозяин этого шалаша.
Рыбаком оказался старик. Худощавый, маленького роста, слегка сгорбленный, но при этом жилистый и загорелый. Небольшая седая бородка прикрывала шрам на лице, который я заметил лишь после восхода солнца, когда света стало более чем достаточно, чтобы его рассмотреть в деталях.
Он заметил факт моего пробуждения, кажется даже раньше, чем я высунулся наружу. Видимо мои телодвижения в шалаше после пробуждения оказались довольно шумными, чтобы привлечь его внимание, так что когда я отодвигал циновку, он уже спешил на берег.
Встреча между нами была своеобразной. Я, укутанный в шкуру, под которой ничего не было, раненый, довольно слабый, особенно после пережитых приключений в болоте, и он - рыбак, держащий в руках весло и сеть. Мы смотрели друг на друга, ожидая каких-то действий, и, кажется, мы оба имели вполне обоснованный повод для подозрений по отношению друг другу.
Несмотря на то, что мне следовало бы что-то сказать и начать, наконец, диалог, я никак не мог решиться сделать первый шаг. И тут дело было не в какой-то застенчивости, во враждебности или страха общения с незнакомым человеком, который вполне мог оказаться врагом или как минимум недоброжелателем, имевшим особый интерес по отношению ко мне. Тут все сводилось к тому же гибридному языку, на котором я просто боялся что-то говорить.
- Коннитива....
Слово, выданное мной совершенно случайно, в итоге и стало тем, что помогло нам сбросить груз напряженности и начать общение. Причем, диалог наладился даже быстрее, и был даже более понятным и эмоциональным, чем я мог подумать. А то, что в процессе речи я постоянно 'смешивал речь', стариком благополучно игнорировалось. Наоборот, услышав от меня такой специфичный язык и значительное различие между моим произношением звуков и его, он даже вроде бы успокоился, а спустя всего-то каких-то десять-пятнадцать минут и вовсе растаял, добродушно вступив со мной в беседу, попутно ловко разжигая костер и, нанизывая, какие-то странные полосатые красноперые рыбы на деревянный вертел. Довольно скоро в округе поднялся аромат жареной рыбы, на что мой желудок отреагировал голодным урчанием.
Старика звали Такехиро. Как я понял из того, что он мне рассказал, он живет в этих краях уже не первый десяток лет, удя рыбу и старался не вылезать из своего укромного уголка, предпочитая суете большого мира свою тихую и скромную жизнь отшельника. И я оказался первым человеком за последние несколько лет, который оказывался на его территории.
Я, как собственно и предполагалось, на фоне сильного переутомления и морального истощения, просто отключился у самой реки, где и был подобран этим рыбаком, который по своей установленной привычке обходил свои заложенные сети. Сам старик громко смеялся и веселился от души, ведая мне то, что увидев меня он даже принял за какое-то чудовище, и вначале даже подумал избавить меня от страданий. Пришлось поддержать шутливый тон разговора и реально порадоваться тому, что эта мысль вскоре сменилась другой, которая оказалась во много гуманнее.
Как оказалось, в этом шалаше я провел далеко не один день или даже сутки. В бессознательном положении мое тело находилось больше недели, и все это время старик внимательно следил за моим самочувствием, умудрился кормить переваренным рыбным бульоном, сваренным на небольшом котелке, попутно изучал раны. И это уже после того, как он избавил меня от полностью изжившей себя одежды, от которой оставались одни лохмотья, отмыл в реке мое тело, прочистил от грязи, гноя и какой-то темно-зеленой слизи раны, натер особой мазью 'семейного рецепта' (той самой, что я обнаружил у своего спального места после пробуждения) и наложил перевязь. И в процессе своего рассказа продемонстрировал мне собственно, остатки того, что раньше было моей одеждой (часть постиранной ткани ушла на перевязки). Так что, мне было просто невозможно просто так сидеть и не горячо поблагодарить его за оказанную помощь.