— Кто знает, Элла… может, ты найдешь здесь счастье, — бормочет она с тоской в голосе. — Однажды я влюбилась здесь. Может, и ты тоже.

Я замираю.

Вожусь с брелоком на рюкзаке, отводя взгляд от мамы и устремляя его на бежевое ковровое покрытие подо мной. В этом городе мама и папа впервые встретились. В этот город отец привез меня после развода, а теперь это город, который я вынуждена называть домом.

Когда я ничего не отвечаю, мама наконец вздыхает. С грустью, с сожалением, с осознанием. Тоска давно ушла.

Она знает, что я никогда не влюблюсь. Не после того, что случилось с папой.

Не после того, что случилось с Джоной.

Сидя со скрещенными ногами на полу, я слышу, как ее шаги удаляются в коридор и тихо закрывается дверь.

Щелк.

Только тогда я поднимаю взгляд, глаза слезятся от нахлынувших эмоций.

За неделю до убийств брат сказал мне то, что до сих пор сидит у меня в голове, как назойливая головная боль, от которой я никак не могу избавиться.

— Элла, послушай меня, и послушай внимательно. — Его ярко-зеленые глаза блестели любовью, когда он положил руку мне на плечо и сжал его. — Я знаю не так много, но знаю одно: любовь все побеждает. Всегда. Если ты когда-нибудь почувствуешь себя на дне, я имею в виду, на самом дне, помни об этом, хорошо? Помни, что я люблю тебя. Всегда. И ты справишься с этим.

Любовь побеждает все.

Я слышала это высказывание раньше, но никогда не задумывалась о нем. Оно сливалось со всеми остальными клише-цитатами, вроде «Верь в себя и иди наименее проторенным путем» или «Жизнь — это путешествие, а не пункт назначения».

Бессодержательные слова для жаждущих умов.

Оказывается, Джона был прав — любовь побеждает все. Но не думаю, что в то время он понимал, что на самом деле означают эти слова.

Любовь побеждает здравый смысл, здравые рассуждения, здравую логику.

Любовь побеждает ваше сердце, пока оно не превращается в искалеченный, растоптанный, едва бьющийся орган.

Любовь побеждает ваши тщательно собранные мечты и отдает их в руки кому-то другому.

Любовь побеждает.

Поглощает.

Убивает.

На мой взгляд, любовь — самый искусный убийца в жизни. А все потому, что она прячется у всех на виду, хорошо владея маскировкой и обманом. Она носит лицо того единственного человека, за которого вы готовы умереть на передовой, пока истекаете кровью в грязи, шепча его имя на последнем издыхании.

Нет.

Я не закончу так.

Я никогда не влюблюсь. Падение в любовь оставляет вас с переломанными костями и разбитыми вдребезги осколками. Оставляет вас в руинах. А если вам очень не повезет, то вы умрете.

Я не хочу быть покоренной.

Не хочу быть низвергнутой.

Отказываюсь, отказываюсь, отказываюсь…

Я отказываюсь снова становиться жертвой любви.

ГЛАВА 4

МАКС

Ваза разбивается о стену позади меня, пролетая меньше чем в дюйме от головы.

Я вздрагиваю от близкого удара, а затем вскакиваю и мчусь в спальню. Отец, спотыкаясь, идет к кровати, тяжело опираясь на трость.

— Ты чертова шлюха, Кэрол Энн! — кричит он в пустоту.

Он говорит так невнятно, что было бы трудно понять его, если бы слова не были такими знакомыми.

Делаю осторожный шаг вперед, словно приближаясь к бешеному зверю, готовому наброситься — не самая худшая аналогия, когда он пытается напиться до состояния комы.

Я слежу за ним настороженным взглядом, пока он поправляет свои редеющие волосы. Он постарел. Мы родились, когда отец был уже в возрасте. Ему недавно исполнилось шестьдесят, но он выглядит так, будто уже много лет мертв и недавно извлечен из гроба. Пожелтевшие склеры и почерневшие ногти дополняют образ зомби.

Обретя дар речи, я с трудом сглатываю и делаю еще один шаг вперед.

— Папа, это я. Макс. Тебе нужно прилечь.

Он качает головой взад-вперед, все еще сжимая волосы в кулак и бормоча что-то невнятное себе под нос.

— Папа…

— Где она? — требует он, резко поднимая голову, и его больные глаза обшаривают комнату. — Она с Риком, я знаю. Скажи ей, что она труп. Я сам ее убью.

— Мамы нет уже пять лет.

— Она с Риком. — Его лицо становится пунцовым, вены на шее вздуваются. — Предательская сука!

Стекло разбивается вдребезги, когда он швыряет пустую бутылку из-под виски в дальнюю стену. На этот раз он бросает ее не в мою сторону, но я все равно инстинктивно отпрыгиваю назад и чуть не спотыкаюсь о заляпанный спиртным ковер. Я с отчаянием наблюдаю, как он начинает крушить спальню, словно что-то ищет… но то, что он на самом деле ищет, ушло от него полдесятка лет назад и больше не вернулось.

— Маккей! — кричу через плечо, зовя подмогу.