А теперь крыши домов разделяет улица, и Роза недоумевает, как Антуан переберется на другую сторону. Она кричит ему: «Оставайся там, наверху, жди меня! Умоляю, мальчик мой, не прыгай с крыши на крышу, погоди, я уже иду!»

Но Антуан, конечно, прыгает. Он срывается, падает и вот-вот разобьется, однако в метре от тротуара взмывает вверх и оказывается на крыше дома напротив. Выходит, он умеет летать? Скорее, его движения напоминают то, как пловец расталкивает воду ногами и руками. Антуан разгребает толщу ночи, какая-то сила тянет его вверх и поднимает на крышу — точно так же волна поднимает лодку.

Зверь с когтистыми лапами одним прыжком настигает его, Роза кричит: «Ну что же ты медлишь, Антуан? Беги, беги со всех ног, а не то он сцапает тебя!»

Роза просыпается в испарине и садится на кровати. До самого рассвета, пока в окно не крадется белесая заря, она не смыкает глаз.

Не спится и Элен. Почему Антуан не вернулся? Может, ему плохо жилось дома? Что происходило между ней и сыном — к чему сводились их отношения? Утром она целовала его, когда мальчик заходил к ней в комнату, а перед сном сама приходила в детскую поцеловать его. Наверное, точно так же обстоит дело во многих семьях из кварталов близ Порт-Дофин и Плен-Монсо? Роза души не чаяла в Антуане, и лучшей няни Элен не найти. Хоть бы он все-таки вернулся! И поскорее!

Перебирая эти мысли, беседуя сама с собой, Элен спит — понарошку. Неподвижно лежит в кровати, между тем как ее душа продолжает метаться и вопрошать.

Из этого забытья ее вырывает острая боль в сердце. Кажется, она умрет, стоит лишь пошевелиться. Врач советовал не переутомляться, беречь себя.

Беречь себя?

Сейчас, посреди ночи, эти слова окрашены а странный цвет.

В семь часов утра приносят письмо, присланное по пневматической почте. Напечатано на машинке.

Не беспокойтесь! Антуан у меня (sic). Мальчик доволен и окружен заботой. Если ему когда-нибудь захочется вернуться домой, я сам приведу его.

Слово «сам» подчеркнуто. Подписи нет.

— Мой сын жив! Он жив! И с минуты на минуту может снова очутиться дома.

Но в сердце у Элен еще отдается ноющая боль. До чего же долго известия пробираются сквозь нашу плоть!

Это письмо рассеивает страх перед призраком мужа. Элен оборачивается и смотрит на фотографию. «Самый обыкновенный портрет покойника», — думает она.

Почувствовав слабость, Элен прямо в одежде ложится на кровать и начинает разговаривать с сыном, словно между ними нет преград и их не разделяют стены множества домов, чужие лица, пространство. Словно Антуан всего в нескольких сантиметрах от нее и между ними лишь тонкая прослойка родного, домашнего воздуха. Она задает мальчику вопросы, которые, она это слышала, задавала ему Роза. Даже перенимает интонации Розиного голоса.

— Ты вчера почистил зубы перед сном? А ноги вымыл как следует?

Да, решено. Отныне ее сын будет самым любимым, драгоценным, она будет лелеять его, теперь это главное, а все остальное не стоит и внимания. Она ни за что не выйдет на прогулку без Антуана и каждый вечер будет заботливо подтыкать ему одеяло. Она станет сама кормить его (пусть даже Антуан ловко управляется с ножом и вилкой, причем давно). Элен не терпится научить его читать, прямо сейчас, и то, что он далеко, — не помеха. По утрам, приняв ванну, она будет оставлять мальчику немного горячей воды и намыливать его, тереть ему спинку — и вдруг, бросив взгляд на свою печальную бледную грудь под распахнувшейся блузкой, Элен залилась слезами. И тут же упрекнула себя в этом. Ведь Антуан жив! Жив! Вместе с Розой она уходит на поиски сына.

Стоит ли показывать в префектуре машинописное письмо? А говорить о загадочных игрушках? Растерянной матери нужно наконец принять какое-то решение! Элен решает молчать, опасаясь, как бы Антуана не начали разыскивать полицейские с их перепачканными ручищами, привычные к грубости и к зрелищам жестоким. Но все-таки решение лучше отложить до завтра — вдруг Антуан вернется сам? Придет домой с маленьким посохом в руке, как настоящий странник.