Однажды, в канун Рождества, работодатель моего отца, некто по имени Санднесс, подошел к нему с очень дружелюбным предложением. Не нужно ли отцу чего-нибудь для дома? Немного фарфора или чего-то подобного? Отец полагал, что может обойтись почти без всего. После этого Сэнднесс решил, что мать должна пойти в определенный магазин, купить себе товаров на сумму десять крон и велел хозяину прислать счет на сумму в десять крон Санднессу, так как Рождество было уже близко, и люди должны заботиться друг о друге. Отец поблагодарил его, а мать была вне себя от радости; она даже нарядилась в свои лучшие одежды и решилась нанести визит с благодарности к Санднессу, который приветствовал ее помахивая рукой. Вот, вот она, добрая женщина! Разве она не знала, что это Рождество, когда все мысли, естественно, должны быть только о бедных? А мама… она пришла домой из магазина и показала нам все вещи, которые она и в тот вечер купила и наша радость не знала границ. Самое лучшее она приберегла напоследок — новость о том. что она потратила всего восемь крон, так что Санднесс теперь точно должен был понять, что она хоть что-то знает о приличии…

Сразу же после Рождества Сэнднесс начал вычитать у моего отца по кроне в неделю из его жалованья, пока все восемь крон не были возвращены. Самое подлое, пожалуй, заключалось в том, что он испортил семейный бюджет на долгое время. Мать с успешно распределяла убытки равномерно в течение двух месяцев и пропорционально сокращала расходы на еду. Целых три года или больше она скрывала свой «подарок» от Санднеса.

Отец знал, что у него нет средств к существованию. Он может потерять работу, а Сэнднесс скажет, что на самом деле он только предоставил кредит. Сэнднесс что-то слышал о филантропии, но когда рождественские свечи догорели, и наступил серый январь, что же тогда стало со Спасителем, которого так нагло рекламировали в декабре?

Невозможно сейчас сказать, что думал отец, но я очень сомневаюсь, что он когда-либо осмеливался рассматривать это злодейство в его истинном свете, потому что если бы он осмелился, то вряд ли бы вряд ли он стал бы говорить об этом своим детям. Мне было восемь или девять, когда я услышал об этом, и своими глазами я видел, как мама уходила из дома и отправилась к Сэнднессу, чтобы поблагодарить его. Меня больше всего поразило то, как ужасно плохо обошлись с ней, и со всеми нами, собственно, и с отцом. Я с недоумением посмотрел на отца и почувствовал, что мое сердце сердце бешено колотилось. Неужели он проглотил это без протеста?

Единственное, что у меня есть из дома моих родителей — это маленькое блюдо, часть «подарка» старого Сэнднесса. Оно довольно красивое по дизайну; часто я беру его в руки и вспоминаю о моей матери, которая много лет держала его в своих в руках много-много раз в день. Оно стал реликвией, действуя в некотором роде как призма, сосредотачивая в себе жизни скромных людей, которые гнут шею, страдают и которые подчиняются всем законам, поставленным на их пути.

В другой раз отцу предложили договор на сдельную работу, нескольким сотням мелких железных деталей нужно было придать определенную форму, и Сэнднесс согласился заплатить по полкроны за сотню. Отец попросил двух моих старших братьев братьев помочь ему, и все вместе, в самом веселом расположении духа, они работали один вечер с семи до двенадцати. и заработали, по их расчетам, полторы кроны. Но на следующий день Санднесс взорвался. «Полторы кроны за один вечер! Я заплачу вам четверть за сотню!» И отец был вынужден удовлетвориться этим.

Отцу заплатили три четверти кроны за работу. Но в тот вечер он сказал нам что-то странное: «Я не думаю, что у этот парень Сэнднесс очень умен. Он все рассчитал, что может платить мне по половине кроны за сотню и все равно остаться при этом в выигрыше — и если бы я мог делать по тысяче штук в день, это, естественно, было бы для меня большой платой, это ясно. Но огонь в кузнице будет гореть все время, независимо от того, много я зарабатываю или мало; ровно столько же угля будет израсходовано независимо от того, сотни или тысячи я выдаю. Тогда почему он должен бояться, что я могу выдать тысячи?»

Тот же принцип, который отец разъяснил нам дома, был понят и применен на практике другим человеком далеко в Америке. Он не потерял денег. Но старый Сэнднесс вряд ли был Фордом.

Нельзя сказать, что отцу сильно не повезло с Сэнднессом как с работодателем, было немало людей, которые завидовали его работе. Ему, можно сказать, однажды улыбнулась удача, потому что, когда Сэнднесс умер, деятельность не могла продолжаться без отца. Но тогда было слишком поздно, совсем поздно.