– В том, что греческий текст оказался фрагментом из Григория Нисского, – говорил Натан Семенович, – в принципе нет ничего странного. Любопытным является скорее выбор этого текста.
– Почему любопытным? – спросил Алексей Викторович. – Разве не естественно, что монахи читали Каппадокийских отцов?
– Естественно. Но не выбор текста. Петр сейчас все объяснит.
– Это отрывок из книги «О жизни Моисея» Григория Нисского. Не очень большой отрывок, но относительно хорошо известный, особенно в богословской литературе, хотя, возможно, и не самый популярный. А с исторической точки зрения и несколько проблематичный.
– Почему проблематичный? – нетерпеливо спросил Андрей.
– Андрей, не торопитесь, – ответил Петр Сергеевич. – Если совсем кратко, в нем описывается процесс более высокого понимания, но этот процесс описывается как ночь. Это необычно, поскольку Бог обычно ассоциируется со светом, часто с огнем; а процесс понимания – с внутренним просветлением. В этом же отрывке описано нечто иное. Это прохождение через ночь, в которой почти все, что казалось надежным и ясным, перестает таким быть, становится неясным, расплывается в темноте. Именно через такую ночь Моисей поднимается на гору Синай. Из-за этого некоторые комментаторы, как кажется, были склонны считать это описание гетеродоксальным, хотя написать об этом напрямую не могли, поскольку Григорий Нисский канонизирован и в православии, и в католичестве.
– Но ведь это же действительно звучит несколько еретически? – с ощутимым сомнением сказал Алексей Викторович.
– Не совсем. У Григория Нисского прохождение через тьму – лишь один этап на пути к Богу. И с точки зрения объема текста этап не очень большой. В аллегорическом смысле Григорий Нисский интерпретирует его как прохождение через непознаваемость, что вполне согласуется с общим настроем апофатического богословия. Более того, в его книге это прохождение через темноту окружено традиционными образами света и до, и после него.
– Тогда чем же этот отрывок проблематичен? – переспросил Андрей. Было видно, что то ли какая-то часть дилеммы ускользает от него, то ли сама эта дилемма и спор вокруг нее кажутся ему беспредметными.
– В контексте книги, строго говоря, почти ничем. Дело не в самой «Жизни Моисея», а скорее в том месте, который этот отрывок занял в богословской и мистической традиции. Его история сложилась совсем иначе, чем история остальной книги. В рамках и богословских споров, и церковной истории в целом этот отрывок оказался едва ли не самым главным, что о «Жизни Моисея» известно. Довольно быстро он начал существовать почти что отдельно от всей остальной книги. Его читали и перечитывали. Иногда к нему возводят чуть ли не всю традицию и богословского, и личностного понимания прохождения через темноту. Особенно ее мистическую составляющую. Хотя сама по себе эта традиция, конечно, восходит к Распятию.
Все замолчали.
– А что с древнееврейским текстом? – через несколько минут, нарушая молчание, спросил Саша. – Андрей ведь успел переписать кусок из него.
– Он еще более странный, – ответил Натан Семенович. – Чтобы не волновать зря наших коллег-востоковедов с улицы Каляева, я попросил одного старого верующего человека помочь мне с переводом. Но и он был крайне озадачен прочитанным.
– Дословно, – продолжил Андрей, доставая из кармана лист и его разворачивая, с Натаном Семеновичем он эту странную историю уже обсуждал, – это переводится так: «Сфера стойкости открывается от старой крепости, построенной на переломе времени. Дорога к крепости ведет вдоль потока, начинающегося от истока настоящего и спускающегося к морю без ворот. Но самого моря от крепости он не увидит. Здесь последняя из наших законных цариц выбрала сферу стойкости против злодея и узурпатора. Поднявшийся к крепости может ее узнать. Увидеть то, что не можешь прожить, столь же бессмысленно, как и прожить то, что не можешь увидеть».
– Белиберда какая-то, – разочарованно сказал Саша.
– Возможно, – ответил Натан Семенович; он поднялся и продолжил рассуждать стоя: – Но скорее это выглядит собранием частых мистических формул и метафор, довольно распространенных во многих религиях, не только мо