— Да, я теперь это поняла… У всех есть личная нужда, скорби… Но не это главное. Главное — общие бедствия. Изживание их.

— И этих, что около вас…

— Я причинила вам много бед. Не избегала даже провокаций. Но внутренне трепетала… Вы не поддавались ни гневу, ни боли, владели собой. Не спекулировали своими терзаниями, не выставляли их напоказ, чтобы добиться сострадания или даже выгоды. Это диктовалось у вас не желанием скрыть тягость ситуации, но волей к преодолению ее, стремлением сохранить достоинство, с которыми несут свое бремя настоящие люди, как вы выражаетесь, «новые люди». Когда я вспоминаю бегство наше с Габричевским в Крым и сравниваю «наших» с «вашими» — небо и земля. Я потеряла положение и мужа, но я нашла себя.

— Счастлив тот, кто испытал отчаяние и победил его…

— И вам это известно?

Она все еще продолжала считать его не дозревшим до ее опыта.

— Мы начинаем понимать жизнь более или менее после того, как она отхлестает нас… Тогда мы точно после сна впопыхах орем: ах вон оно что, и как просто… А в новое настоящее, которое нами сейчас переживается, в котором мы участвуем, действуем, кипятимся, мы ввязываемся опять сломя голову и снова для того, чтобы это простое понять-таки только в будущем. Учась понимать только свое прошлое, человек, да и все человечество в целом, всегда отдает себе отчет с большим запаздыванием… Это называется уроками истории. Если бы было иначе, кажется, мудрее не было бы существ на свете… Но и скучно было бы жить.

Она горько усмехнулась и вздохнула. Он ее такой никогда не видал. Но понял ее до дна души.

— Я потеряла положение — невелика беда, — сказала она тихо, словно самой себе, — но, кажется, я наконец на пути к важному решению… Что-то должно быть главным в жизни… и выше ее… ради чего и следует жить. Боже мой, как я хочу трудиться и верить в общее дело.

— Да, это важнее всего на свете. Даже без истины можно жить, но нельзя жить без убеждений, при полном отсутствии веры во что-нибудь. Это презрение к жизни рождает таких молодчиков, как Габричевский и Петеркин. Не завидуйте им…

— Завидовать? Бррр! — Она улыбнулась, крепко пожала ему руку и села в телегу. — Счастливо оставаться.

Отъехав немного, она обернулась, и он долго глядел ей вослед, пока телега не повернула в переулок.

«Да, — подумал он, — убеждает нас окончательно только собственный опыт. И она — не исключение. Все мы ошибаемся, оступаемся, падаем, но не все встаем и идем дальше. И так будет всегда. И чем дальше будет, тем неожиданнее, удивительнее и, может быть, трагичнее. Жизнь никогда ни застойной, ни пресной не была. И наши потомки своим действиям удивляться будут в той же мере, невзирая на возросшую науку и разум… За два только года своей жизни здесь я много уяснил и многому удивился. Сколько было надежд, проектов, волнений, поступков, риска… И все для того, чтобы убедиться, как много нерешенных вопросов и как до самых простых из них доходишь с трудом. До простых-то вопросов как раз труднее всего и доходишь…»