— Стук, стук! Ты здесь?
— Стук! Я здесь… Стук, стук.
Мы покачивались в такт музыки и я чувствовала, как его губы касаются моих волос, шеи… Его пальцы — такие чуткие, какие бывают только у музыкантов или хирургов, поглаживали мое запястье и я… я трепетала от этих прикосновений.
Остановись, Даша, беги!
Нет, стой, ведь тебе так хорошо и спокойно в этих надежных руках, они защитят тебя от всего мира…
Стук…
Стук…
Глава 6. Даша
В кармане звякнул телефон, я вздрогнула и будто очнулась.
— Извините, Вадим Петрович, это мама, я должна ответить.
— Конечно. Мама — это святое. — Если Казанцеву и не понравилось, что наш танец прервали — он не подал виду.
Я села за столик.
— Мам? — в ответ я услышала что-то нечленораздельное, мама кричала и по-моему даже плакала. Что?! Мама всегда была спокойная и невозмутимая и чтобы она заплакала — должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, — Мам, пожалуйста, — закричала я, Что случилось?! Ты можешь объяснить?.
Мама сбросила вызов и не отвечала на мои звонки. Я сидела, пытаясь снова и снова связаться с ней.
— Что? — коротко спросил Казанцев.
— Я не знаю… — пролепетала я, — Мама… Она плачет, а вообще она никогда не плачет, а сейчас…
— Поехали. — бросил мне Казанцев и жестом подозвал официанта, чтобы расплатиться.
Мы мчались к моему дому и я прокручивала в своей голове всякие ужасы. Что могло случиться?
Мама узнала, что она неизлечимо больна? Значит мы будем бороться! Сейчас медицина далеко шагнула и мама об этом знает лучше, чем я.
Попала в аварию?
Разбила машину?
Господи, что еще может быть?
Что-нибудь на работе? Но мама столько лет работает, что отрастила броню — она сама называла себя “железной бабой”. Когда я, смеясь, спрашивала почему баба, а не леди, мама отвечала, что это у них там леди, а у нас бабы, которые и в избу войдут и коня остановят.
— Даш, приехали. — Казанцев тронул меня за руку, — Подняться с тобой?
— Нет, Вадим Петрович, спасибо, но я лучше сама. — покачала я головой, — Кто знает, что там…
— Тогда ты иди и перезвони мне, как выяснишь, что случилось. — Казанцев протянул мне визитку, — Не забудь позвонить! — рявкнул он, — Я буду здесь ждать. Не позвонишь — поднимусь, поняла?
— Да, хорошо. — я выскочила из машины и понеслась домой, не дожидаясь лифта, благо у нас был третий этаж.
Запыхавшись, я влетела в квартиру. В прихожей темно, в кухне тоже. Я распахнула дверь в спальню мамы — горит бра, мама лежит на кровати, отвернувшись к стене, ее плечи вздрагивают — плачет…
Я бросила куртку на пол и присела рядом с мамой, погладила ее по плечу.
— Мам, — мама зарыдала еще сильнее, — Мамочка, пожалуйста, — я сама была готова разрыдаться, — Не плачь… Что случилось? Ты больна, да? Ничего, мы справимся, мы же сами врачи и должны быть сильными, ты же всегда меня этому учила… Мааам!
— Дааашка, — голос мамы был глухим, — Дашка, я просто дура, а это, к сожалению, не лечится….
— Господи, — я потрясла маму за плечо, — Объясни, наконец, что у тебя стряслось. Там, возле подъезда в машине мой босс сидит, чтобы помочь… Скажи, что с тобой?.
— Включи свет. — мама спустила ноги с кровати и когда я повернулась к ней, включив верхний свет, она встала и я увидела ее лицо…
— Позвони своему боссу, чтобы уезжал, — устало проговорила мама и опять плюхнулась на кровать. Теперь она лежала, уставившись в потолок.
Я захлопнула наконец рот и быстро набрала номер Казанцева:
— Вадим Петрович? Все в порядке, извините за беспокойство.
— Я нужен? — спросил Казанцев, — Что там с мамой?
— С мамой?.. — запнулась я, — Ничего с ней… Все нормально… Она просто… Расстроилась, но уже все в порядке. Извините за беспокойство. До свидания.
— Пока. — буркнул Казанцев.
— Мам, теперь расскажи мне по-порядку, что ты натворила?
Мама повернула ко мне лицо и я невольно засмеялась.
— Прости, пожалуйста, мам, но ты ведь умная женщина, к тому же врач! — фыркнула я, опускаясь в кресло.
— Я же сказала, что я дура и моя профессия здесь ни при чем, — тяжело вздохнула мама, — Дурак — это не о специальных знаниях, это, дочь, не лечится. И профессор может быть дураком.
У мамы были заплаканные глаза и опухший от слез нос, но первое, что бросалось в глаза, глядя на мамино лицо — это были губы! Они были такими большими, что делалось страшно, глядя не нее.
— Я накачала губы. — эта фраза, произнесенная наколотыми губами, была так смешна, что я начала хохотать. Я смеялась и мой смех перерос в настоящую истерику — видимо сказался тот страх за маму, что я пережила за вечер.