– Как? – спросила Шурочка.
Но голос ее вновь увяз в топком басе официанта:
– Внимание к деталям вам поможет.
– Наш Аристарх прав, – подхватил Григорий Павлович. – Следите за деталями. Вы думали, сегодня обычный день – проснулись дома, красиво оделись, пришли в вегетарианское кафе ко мне на встречу. А что, если вы как-то очутились внутри спектакля и не заметили? Причем не вы тут актриса, а все остальные. Все мы играем с вами и для вас. Как там говорил Шекспир? Вся жизнь – театр?
Шурочка настороженно огляделась. Скатерти, подбитые кружевом, начищенные до блеска медные сковородки на фоне темно-синих стен, приглушенный гул голосов – все вмиг превратилось из уютно-незаметных элементов интерьера в тревожные декорации. Борода водяного зашевелилась на белоснежном фартуке:
– Я про меню. Детали в описаниях блюд ее благородию должны помочь с выбором.
Григорий Павлович расхохотался, вытащил из кармана шелковый платок и промокнул уголки глаз и кончики усов:
– Я просто вас дразню, Александра Николаевна. Ну почему вы такая серьезная? Не обижайтесь, ради бога.
– Не благородию, а высокородию, любезно попрошу, – поправила Шурочка.
– Извиняюсь, ваше высокородие. Прислать вам колдунов? Хотите?
Шурочка начала снимать перчатки, но опомнилась.
– Ничего не понимаю, – растерялась она.
– Колдуны! Мучное кушанье с кислой квашеной капустой и грибами. Третьим номером вот здесь, ваше высокородие. – Аристарх подчеркнул блюдо в меню ногтем с темно-синим пятном в виде луны.
– Давайте мне колдунов, – сказал Григорий Павлович. – А вам, Александра Николаевна, понравится брюква под швейцарским сыром.
– Хорошо, пускай будет что угодно. Все равно я такое не ем. Давайте уже к цели нашей встречи.
Григорий Павлович молча пожал плечами и взглядом указал Шурочке на Аристарха. Тот, натужно сопя, делал пометки в блокноте. Из его ноздрей на бороду выдувались пузыри – большие и малые. При каждом новом вдохе они не лопались, а прятались обратно в широкий нос, испещренный фиолетовыми звездочками. Пахло от Аристарха чистотой.
Шурочка украдкой глянула на часы – оставалось всего полчаса до конца встречи, а к делу они до сих пор не перешли. Она выразительно посмотрела на официанта, но тот не обратил внимания. Тогда она демонстративно откашлялась – опять никакого эффекта. Аристарх еще не меньше двух минут тщательно, по всей процедуре и при полном молчании господ, записывал их заказ и только потом наконец ушел.
– Вы сказали, высокородие? Значит, батюшка ваш – статский советник? Вам повезло, что он широких взглядов, – сказал Григорий Павлович, будто и не помня, на чем они остановились.
– С чего вы взяли?
– А разве можно назвать наши с вами профессии уважаемыми? Не так давно актеров даже на кладбище под крестом не хоронили, только за оградой. Мой отец жуть как бесился из-за моего увлечения театром. Он, кстати, почил в прошлом году.
– Соболезную, Григорий Павлович.
– Поверьте, не стоит.
Он отвернулся и уставился в окно, будто ждал кого-то. Но взгляд был расфокусирован – Григорий Павлович смотрел внутрь себя, а не наружу.
– Отец меня звал Гришкой-приказчиком. Мол, антрепренер – слово заморское, жеманное. А на деле я простой организатор. Это он так считал. Арендовал площадку, нанял труппу – всего-то дел. Самое смешное, я и антрепренером-то всем представляюсь для простоты. Ведь что это за профессия такая – режиссер? Зачем он вообще нужен? Этого даже у нас в театрах еще толком не поняли. Обычно все по старинке решает ведущий актер труппы. Как в каменном веке. Куда уж моему папаше.
– Мой папа говорит, все артистки – позорищные женщины.
– Вот-вот. Вы меня понимаете. Мы-то с вами верим, что все скоро изменится. Профессия актрисы станет делом избранных. Режиссер будет дирижером актерских душ.
– Так вас учил Станиславский?
– Станиславский – гений, но даже он может ошибаться. Я задумал провести один эксперимент… Справедливости ради, затея была бы невозможна, если б он не разработал свою актерскую систему. Допустим, я окажусь прав, и мой эксперимент даст положительные результаты. Тогда для всех антрепренеров или режиссеров – называйте как хотите – это станет огромным шагом вперед! Я уверен, по моей методике даже среднего актера можно превратить в талант – как по волшебству. Да хоть любого прохожего! Но мои методы идут несколько вразрез с тем, что составил Станиславский. Если моя затея сработает, то его система окажется не такой важной и значительной. Актер тогда что? Правильно! Перестанет играть главную роль в процессе создания пьесы. На первый план выдвинется антрепренер. Поэтому Станиславский и назвал мою методику слишком жесткой. Нет даже. Как там он сказал… Ядовитой! Не смей, мол, Гриша, лезть извне в чужую душу своими ручонками.
Лицо Григория