— Не знаю! – подполковник пожал плечами. – Заключенные не будут уважать, и вообще плохая примета. Но давай дальше. А у нас сидел приговоренный один маньяк, насильник и вообще зверь. И вот где-то в гостях зашел разговор об этом деле. Ну и конечно, споры о смертной казни, ее как раз недавно восстановили. Доводы «за» и «против» известные, что тут повторять. Вдруг один мужик говорит: «Я, конечно, против. Решительно против! Вообще это была ошибка, снова вводить смертную казнь. Но вот этого нелюдя я бы сам лично расстрелял! Вот своей рукой!»

Вышли мы потом на улицу, а я ему тихонько говорю: «Слушай, добрый человек, а может, ты его и расстреляешь? Лично? Своей рукой? А то у нас исполнитель заболел, а остальные какие-то нежные… А?» В общем, взял я его на слабo.

Ничего так сработал. В камере. В лоб.

А потом вдруг он мне звонит и говорит, что есть разговор, надо повидаться. Ну, так и есть. «Не надо ли еще?» Глазки сверкают. Скулы дрожат. Понравилось! Я говорю: «Посмотрим, подумаем».

Короче, я решил так. Никто из наших в исполнители не хочет. То ли в Бога веруют, то ли нежные такие, не знаю. Да и какая мне разница, почему? Дело добровольное. Но у меня очередь уже в восемь человек, и еще, я знаю, идут суды, и не сегодня-завтра еще пришлют. Ну, не сразу. Сначала апелляция, потом прошение… но все равно они мои. Никуда я от них не денусь.

Выход, выход, где же выход? Выход один: аутсорсинг!

— Чего? – дочь даже присвистнула.

— А чего? – усмехнулся подполковник. – Электриков можно на аутсорсинг? Уборщиков? Сантехников? Поваров, наконец? А почему нельзя исполнителя? Все оформили, как положено.

— Ну и сколько же вы платили исполнителю? – спросила дочь.

— По ведомости – сущие копейки. Пять тысяч до налогов.

— И что? – поморщилась она. – Я понимаю, тот первый, который хотел «своими руками», он был какой-то шиз. Или у него маньяк ребенка убил.

— Никто никого у него не убил, – сказал подполковник. – Это у него чистые эмоции взыграли. А насчет шизов… Кто не шизы? Все кругом шизы!

— Погоди! – она не отставала. – Так что, находились люди, которые согласны были за пять тысяч убить человека?

Подполковник вытащил из кармана большой свежий носовой платок, промокнул глаза. Отвернулся к окну.

— Папа, ты что?

— Доченька моя! – сказал он, спрятал платок в карман, взял дочкины руки и поцеловал их, сначала одну, потом другую. – Доченька моя милая, какая же ты добрая и хорошая… По ведомости пять тысяч. А так-то они сами платили! – он сверкнул глазами. – Мне! В смысле фирме. Миллионы, если в рублях! За несравненное удовольствие безнаказанно загнать человеку пулю в лоб! Поняла? У нас там даже аукцион сам собой образовался. Кто больше! Тук-тук-тук – продано! Самая большая цена была, кажется, сто сорок три лимона. Примерно два миллиона долларов. А смертные приговоры всё выносились, всё выносились… Ты знаешь, мне в какой-то момент показалось, что кто-то даже, как бы тебе сказать, не то, чтобы платит судьям, фу, это невозможно, нет! Но как-то их стимулирует что ли… Чтобы побольше, так сказать, мишеней… Когда я об этом подумал, у меня прямо мороз по коже!

Потом это кончилось очень смешно. То есть печально. Веду я по коридору очередного такого «аутсорсера» — можно так сказать? А?

— Можно, – сказала дочь. – И что?

— Веду я такого, значит, исполнителя-аутсорсера, он, как положено, в форме – и вдруг в коридоре учреждения ему навстречу наш замминистра! Инспекция какая-то. Идет группа, а во главе наш замминистра. И он вдруг: «Матвей Максимыч? Это ты? Что ты тут у нас делаешь? Ты что, младший лейтенант? Что за хрень?»

А этот Матвей Максимыч – довольно крупная фигура в бизнесе. Плюс его жена, известная благотворительница – крестная мама дочери этого замминистра. Страшное дело! Скандал! Кошмар! Бедняга Матвей Максимыч так перепугался, что со страху всадил две пули замминистру в грудь. Но его тут же охранники застрелили. Тут мы быстренько фирму закрыли. Меня сначала на бумажную работу в аппарат, а потом на пенсию. Судебный процесс никому не нужен был: такие фигуры! Страшное дело!

***

— Готовый сценарий, – сказала дочь.

— Выброси из головы, – махнул рукой подполковник. – Никто его не снимет.

— Это еще почему?

— По двум причинам. Первое – цензура. Я, конечно, за свободу творчества, но я бы на месте начальства запретил: надо же край знать! Зачем людям смотреть такие мерзости? Ужас! Надо что-то доброе, светлое, нежное. Утешительное. Например, про любовь двух пожилых людей. Которые приехали на дачу, а дочка старика недовольна. Лирическая комедия.

— Перестань! – отмахнулась она и спросила: – А вторая причина?

— Вторая причина грустнее, – сказал подполковник. – У меня деньги почти кончились. Все эти сотни лимонов – увы! Иссякли.

— При чем тут? – она не поняла.