— А, приметили? Вот и серая братия пущай полюбуется. Одолели, окаянные, — добавил он уже менее весело. — Зима нынче ранняя, вот и стали соваться в деревню. Последний страх потеряли, бесстыжие. У соседа, вон, седмицу назад собаку зарезали — совсем распоясались. Вот мы и оприходовали его, голубчика. Шалишь, брат? Так повиси, повиси. Остальным уроком будет.

Мстислава сжалась в комок на лавке. Мысли о второй, волчьей природе Ратмира раньше по-настоящему не приходили ей в голову. А если и приходили, то она торопилась прогнать их. Но теперь прятаться было некуда. Ратмир был волком. Зверем. Он сам говорил, что, оборачиваясь, терял всё людское. Мстиславе пора посмотреть правде в лицо: она искала не человека.

Мстиша моргнула, возвращаясь в действительность, и поймала на себе пристальный взор Сновида.

— Да это ещё что, — продолжал разговорившийся староста, — вот до зимы какой случай был! — Он наклонился над столом, подаваясь ближе к гостям, и потёр руки, оживляясь. — Мы-то в деревне живём, почитай в лесу — немудрено, что ночные разбойники нас навещают. Так в Волыне-то что приключилось — тамошние до сих пор чураются!

При упоминании Волыни Мстиша окаменела.

— Там серый аж в город пробрался! Да что в город, к самому посаднику на подворье влез! — торжествующе воскликнул староста, явно наслаждаясь ужасом, исказившим лицо гостьи. — И что думаете? Мужика зарезал! Так его отделал, что хоронить было нечего, одни ошмётки остались.

Староста перевёл дух и важно расчесал усы.

— Говорят, по посадникову душу приходил, да повезло тому, в отлучке был. И что не зверь то вовсе был, а колдун. Брешут, поди, — добавил хозяин, но княжна видела, как быстро скрестились в знаке от сглаза заскорузлые пальцы.

Сновид наконец заметил, что Мстишу мелко трясёт, и поспешил свернуть разговор. И правда, было уже поздно, давно пришла пора ложиться. Некрашке постелили прямо на полу, а почётным гостям отвели место на тёплых полатях. Мстислава ничего не сказала, когда боярин устроился подле, но едва он снова попытался укутать её своим плащом, возразила:

— Под мужниным буду спать.

Проглотив обиду, Сновид выдавил из себя улыбку.

— Испугалась? — Боярин лежал совсем близко, но не настолько, чтобы касаться Мстиши. — На тебе лица нет.

Мстислава взглянула на него. От княжны не укрылось, что во время рассказа старосты Сновид не спускал с неё жадного взора.

Мстиша не ответила и отвернулась. Ей было над чем подумать.

***

С каждым днём дорога делалась всё хуже. Деревни стали попадаться реже, а вскоре и вовсе началось безлюдье. Теперь спутники были вынуждены ночевать под открытым небом, а о том, чтобы помыться или переодеться, следовало забыть.

Холод стоял такой лютый, что всю ночь приходилось жечь костёр. Некрашка, на чью долю выпали главные хлопоты, был теперь вечно невыспавшийся и угрюмый. Для Сновида же ловы и выезды в поле раньше бывали лишь развлечением. Он привык к толпе слуг, утолявших любую прихоть, и тяготился и походным бытом, и тем, что ему пришлось разделить с челядином немалую долю забот. Разбивать стан, ухаживать за лошадями, заготавливать дрова и пополнять припасы оказалось тяжёлой задачей. По дороге в Зазимье Мстише чудилось, будто всё происходило само собой — так незаметно и обманчиво легко Ратмир справлялся с делами. Нынче же Мстислава видела, насколько труднее эти обязанности давались непривычному к ним Сновиду. Воодушевление покинуло его, и боярин стал раздражительным, всё чаще срывая злость на безответном Некрашке.

Единственной отрадой Сновида стало растущее Мстишино уныние. Мстислава знала об этом, но ничего не могла поделать. Точно раненая важенка, она тщетно пыталась сбежать от хищника, который лениво шёл по пятам, зная, что ему не понадобиться тратить усилий — стоит лишь дождаться, пока жертва обескровеет и сама придёт в лапы.

Княжна ненавидела себя за слабость, за то, что каждое утро было всё труднее проснуться и ехать дальше, за мысли о тепле и сытости, начавшие застилать разум и отвлекать от главного: Мстиша обязана спасти мужа!

Она зло одёргивала себя, заставляя вылезти из-под шубы и умыться холодным снегом. Мстислава вспоминала Ратмира, его улыбку, запах, голос и, стискивая зубы, отворачивалась от Сновида, глядевшего на неё с алчностью стервятника. Но она больше не возражала, когда боярин укрывал её, и делала вид, будто не замечает, что его пальцы задерживаются на плечах с каждым разом чуточку дольше. Разве была большая вина в том, что Мстиславе хотелось немного заботы и внимания? А если Сновид попытается зайти дальше, она всегда сможет его остановить.

Ведь так?

Тихие разговоры у костра вошли в каждодневную привычку, но один Мстислава запомнила особенно хорошо, потому что именно в этот вечер впервые послышался волчий вой.