Девушка нахмурилась. От её благоразумия зависит благополучие её страны. Ольгард хорош собой, молод. Всегда относился к ней с уважением. Она царевна, её с самого детства к договорному браку готовили. Даже думать нечего о несбыточном.

С усмешкой покачала головой.

Одна радость: выставить Лёнку вместе с кринолином за дверь, избавиться от кучи юбок нижних и, пока девки охают да причитают, сбежать на стену. И рисовать весь день вот эту вот красоту…

3

Пока братец венценосный не нашел да не запряг бумаги с ним разгребать да послов иноземных принимать. Или — еще того хуже — суд вершить. А это та еще ярмарка: дела-то, с которыми наместники разобраться не смогли, или того «веселее» — распри между знатью и простым людом.

Поежившись и тряхнув головой, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, ее высочество еще немного полюбовалась расцвеченными заливными лугами, лесами-рощами да рекой, золотом горящими в закате крышами городских слобод. Снова потянулась, блаженно жмурясь. И наконец выбралась из бойницы на стену. Задача эта, надо признать, несмотря на давным-давно выклянченный у брата мужской костюм, была не из легких: поди извернись в бойнице, пусть и довольно широкой, да так чтобы ни самой не упасть, ни бумагу заветную не уронить неловким движением!

— И не жалко тебе свиту? — с фальшивым укором осведомился братец, вальяжно привалившись к зубцу стены.

Девушка фыркнула, подтянулась на носочках, ловя едва не слетевший вниз рисунок.

Вот ведь. Все время будто из-под земли вырастает.

Улыбнулась:

— Ничуть, — бросила последний тоскливый взгляд на стоящую рядом скамеечку, появившуюся здесь с десяток лет назад с молчаливого попустительства брата, и развернулась к лестнице. Хотела еще что-то добавить, да так и замерла на верхней ступеньке, руку чуть дрожащую вперед вытянула и выдохнула тихонько: — Смотри!

Молодой царь с интересом повернул голову, гадая, что могло так заворожить сестру, и восхищенно присвистнул: дракон алый на флаге будто ожил — ветер колыхал полотнище на центральном шпиле, солнце пламенем зажгло чешую вышитую…

— Не хотел бы я с живым встретиться, — хмыкнул правитель.

Девушка, всё не отводя глаз, покачала головой:

— Сказывают, когда-то алые драконы нашей земле покровительствовали.

— Что не мешало им по всему свету дев воровать, — ехидно ввернул венценосный брат.

— Жутко, наверное.

Девушка зябко повела плечами, отворачиваясь наконец от ожившего флага.

— Так это когда было-то! — весело отозвался молодой мужчина, спускаясь следом за царевной во двор.

Стоящий у арки страж безмолвной тенью последовал за ними. Разговор правителя и его сестры он, без сомнения, слышал, и мелькнувшая на губах улыбка отразилась в карих, лукаво щурящихся глазах. Впрочем, вряд ли кто-то это заметил. Что доблестного стража вполне устраивало.

Погожий день сменился густыми сумерками. Чернильно-темными, воровскими.

Высоко в небе, то и дело исчезая за мутной дымкой облаков, парил дракон. Изредка взмахивая могучими крыльями, покрытыми алыми перьями, он высматривал что-то далеко внизу.

С земли дракона видно не было. Он не поднимался слишком высоко, но кармин панциря почти сливался с окружающей мглой.

Мрак его вполне устраивал. Дракону, как известно, день ли ночь — все одно: всё видит. И стены ему не преграда. Недаром в народе присказка живёт: от дракона мышь за крепостными стенами не утаишь. Хорошая особенность. Иные царедворцы жизнь бы променяли на умение видеть сквозь стены.

Но ящеры, о чем упорно твердит весь свет, куда больше жалуют драгоценности, чем юных дев. С этими, последними, порой недюжинная смелость нужна и выдержка. Да и оспаривать власть у такой громадины, в любой момент способной пыхнуть огнём, тоже мало смельчаков сыщется. Кому охота горкой пепла обернуться? Потому, наверное, ящеры крылатые предпочитают высматривать сокровищницы, а не спальни и кулуары.

Что предпочитал данный экземпляр, так и осталось бы тайной, если бы не…

Хм, пусть о его предпочтениях судит каждый сам.

Одно очевидно: карие с янтарным отблеском драконьи глаза внимательно наблюдали за дворцом, скрытым надёжными стенами детинца в центре города. Жизнь там, в кольце роскошных каменных стен, замерла под покровом ночи, лишь изредка звенели амуницией латники, перебрасывались шутками часовые, да танцевали рыжеватые огни фонарей в саду и на стенах.

Где-то там, в отделанных нежным голубым бархатом покоях, дремала царская дочь. То ли мечтательная натура ее да воображение живое, то ли и впрямь дар пророческий от предков перешел, да только сон ей виделся и не раз: будто с герба, гордо реющего над самой высокой башней дворца, сходит дракон.