Рукопись графа Олсуфьева, состоящая из 9 рукописных тетрадей, с титулом «Семейная хроника», была напечатана, как гласит текст, «А. Скоропадской». При этом переписчица замечает, что она не правила текст — оставив эту работу будущему редактору. Мы уверены, что «А. Скоропадская» — это Александра Петровна Скоропадская (1878–1952), рожд. Дурново, жена известного украинского гетмана Павла Петровича. С семьей Скоропадских автор, состоя в родственных связях (бабушка гетмана, графиня Дарья Васильевна Олсуфьева, в замужестве Миклашевская, была тетей мемуариста), был хорошо знаком — известно, что в Киеве он останавливался именно у них, также, как и в роковом 1918 году, при падении «Украинской державы»{9}. Вместе с тем и сам будущий гетман ребенком жил у Олсуфьевых в Москве, когда его мать, Мария Андреевна, урожд. Миклашевская (дочь графини Дарьи Васильевны Миклашевской) овдовела. Думается, что бумаги Олсуфьева после его кончины во Франции поступили к Скоропадским в Германию, и Александра Петровна в память о покойном родственнике решилась на труд по их перепечатке...

Сам мемуарист осознавал, что его материал будет нуждаться в позднейшей обработке и даже подумывал о том, кто бы это мог сделать — к примеру, двоюродный брат Юрий Александрович Олсуфьев, который «может быть, заинтересуется этой работой: у него есть и любовь к моей семье и вообще к роду». Это, конечно, не могло состояться — кузен автора, оставшийся в советской России, подвергался там травле и в конце концов был казнен{10}.

Наш редакторский труд заключался главным образом в структурировании текста, который по существу не был разделен на главы и часто перемежался примечаниями, заметками и прочим. Мы постарались вычленить эти главы, следуя фактуре текста, и иногда дали им новые названия — теперь они в треугольных скобках.

Вместе с тем мы осмелились и дать новое общее название мемуарам, воспользовавшись образом тканного ковра жизни, введенного мемуаристом на первых страницах, так как авторский титул «Семейная хроника», на наш взгляд, — лишь направление воспоминаний (от которого автор часто уклоняется).

Орфография приведена к современной, в квадратных скобках даны уточнения некоторых имен и других реалий, а также перевод французских слов и фраз, которые автор полагал понятными для своего умозрительного читателя (А. Скоропадская вставляла их в машинопись от руки).

Курсив — авторский, который в машинописи дан подчеркиванием. Машинопись содержит вписки А. Скоропадской, в первую очередь, слов на латинице. Почерком двоюродной племянница мемуариста, Марии Васильевны Олсуфьевой-Микаэллис, сделаны краткие пометы, вписки и расшифровка стершихся машинописных строк.

Где находится оригинал рукописи, установить не удалось. Ее автор, кстати, часто выражал сомнения в том, что она вообще уцелеет. Однако фотостатическая ее копия сохранилась у Марии Васильевны Олсуфьевой — публикатор получил ее в середине 1990-х гг. от дочери Марии Васильевны, Елизаветы Пикколомини, увы, уже покойной (публикация — по разным причинам — долго ждала своего времени).

К основному корпусу прибавлены несколько небольших мемуаров, продолжающих олсуфьевскую семейную хронику — той же Марии Васильевны и ее сестры Александры, их матери Ольги Павловны, их племянника Ливио-Джузеппе Боргезе, а также современный очерк камышинского краеведа Леонида Смелова — единственный о Дмитрии Адамовиче, написанный после его кончины.

Публикатор выражает свою благодарность за помощь в разной форме Алексею Борисовичу Арсеньеву, Мариэтте Барро, Петру Николаевичу Базанову, Дарии Боргезе, Герольду Ивановичу Вздорнову, Ивану Ивановичу Грезину, Елене Игоревне Жерихиной, Кате Кор-сини, Паоло Олсуфьеву, Алексею Оболенскому, Яну Львовичу Прусскому, Евгении Николаевне Олсуфьевой, Рустаму Эвриковичу Рахматуллину, Наталье Александровне Слепухиной, Леониду Владимировичу Смелову, Марине Семеновне Ратниковой, Глебу Яковлевичу Шестакову, Фабиоле Ятта.

                                                                                Михаил Талалай

Вечный ковер жизни

Семейная хроника

Записи 1920–1937 годов

Мне бы хотелось использовать вынужденную праздность беженцев, в которой мы живем, хоть сколько-нибудь осмысленно и чем-нибудь заняться. Попробую писать свои воспоминания. Толстой где-то говорил, что когда писатель что-нибудь сочиняет, он должен представить себе того читателя, для которого он пишет. Если — текст, то какого же читателя мне себе представить для моих записок?