Со свойственной ему методичностью Олсуфьев пытается определить на самых первых страницах цель своего труда. Скорей всего, он мог бы стать интересным потомкам автора, «хотя и не прямым» — скромно начинает Дмитрий Адамович программу своих воспоминаний, но вскоре образ его адресата расширяется — «кто бы ты ни был, читатель...».
В отчаянном положении он, как и многие другие, находит особое утешение в семейных преданиях, теплых воспоминаниях детства и отрочества. И это может быть ценным само по себе. Однако не таковы ни эпоха, ни сам мемуарист, чтобы описывать только эти, пусть и важные, родовые истории. Мысль Олсуфьева-беженца постоянно вертится вокруг вопроса — «как это могло случиться?». Можно сказать, что рисунок олсуфьевского ковра положен здесь на просторный общий фон — на размышления о трагедии России, корни которой он усматривает в отрыве государственной машины от интеллектуальных сил страны (на что наслоилось и многое другое).
Сам автор, сев за воспоминания сразу же после исхода, в 1920 г., решил описать три сферы: 1) индивидуальная жизнь («самая интимная и стыдливая сторона»); 2) идеи и быт («чувствам и мыслям должно отводиться первое место в истории и человечества и отдельного человека»); 3) политика.
Полностью его намерение не осуществилось — третья, политическая сфера, хронологически заявленная с 1904 г. («после Японской войны»), на страницах воспоминаний почти не отражена{2}, однако первые две представлены достаточно полно — пусть хронологически только до конца XIX в.
Нет смысла пересказывать первые этапы биографии автора — это самым подробным образом изложено им самим. Это повествование об «индивидуальной жизни» и об «идеях и быте», с отступлениями и забеганиями вперед — а в какой-то момент Олсуфьев объявляет, что будет писать без плана — заканчивается 1880-ми годами, известной Поливановской гимназией в Москве.
Вкратце, о дальнейшем. В 1885 г. Дмитрий окончил физико-математический факультет Московского университета, затем служил в гвардейской конной артиллерии, выйдя в 1888 г. в отставку в звании подпоручика ради штатской карьеры и службы Геологическом комитете Министерства государственных имуществ. С 1891 г. он — земский начальник в Московском уезде, гласный и мировой судья в Дмитровском уезде, затем с 1893 г. в течении десяти лет — молодой уездный предводитель камышинского дворянства{3}, в 1902–1904 гг. — председатель Саратовской губернской земской управы.
Участник русско-японской войны и глава санитарного поезда в Маньчжурии (уполномоченный Красного Креста), в боях под Мукденом он взят в плен японцам, но вскоре передан России — вместе с санитарами. Тогда же начинается его бурная политическая и общественная деятельность: Дмитрий Адамович один из организаторов «Союза 17 октября» (1905); выборный член Государственного Совета от земского собрания Саратовской губернии (с 1907) и один из основателей и членов «Прогрессивного блока»{4}. С 1906 — член постоянного совета Объединенного дворянства, в 1907 г. получил чин камергера, в 1911 — действительного статского советника. В 1916 г. в составе российской парламентской делегации, под главой А.Д. Протопопова, посетил страны Антанты — Англию, Францию, Италию, а на обратом пути тайно встретился в Стокгольме с торговым представителем Германии, зондируя возможность мира — что получило огласку и отрицательную реакцию в России. На рубеже 1916–1917 гг. выступал — безрезультатно — за введение «твердого и решительного» порядка в терзаемой проблемами России{5}.
Политика у Дмитрия Адамовича увязывалась с его глубокой религиозностью, в целом не свойственной его кругу (об этом — немало размышлений и наблюдений) и в 1917 г. он участвует в Поместном соборе Российской Церкви. Затем Гражданская война, бегство — в январе 1920 г. из Новороссийска — и беженство, маршрут из Сербии во Францию через Австрию, скромная общественная деятельность, преимущественно в церковной сфере{6}, эпизодическая публицистика{7} и бедная старость в Ницце, где так часто бывал юным и богатым барином{8}.