В журнале чувствовалось влияние американских книжек для детей и «веселых картинок» (эра комиксов еще не наступила). Чередуясь с шутками и комическими стихами, появлялись такие персонажи, как Боб Гремучая Змея и Болтушка Габи. В женских именах можно было увидеть намек на типажи из элитных кругов, к которым принадлежала и семья Тома: мисс Бондхолдер Форчунс, мисс Камчатти де Хейвенс или мисс Сноб.
В области культуры «The Fireside» придерживался космополитической и франкофильской ориентации. В разделе «Театр» Том писал, что драма Ростана «Сирано де Бержерак» произвела «грандиозное впечатление» в местном театре, рецензию сопровождало изображение Сирано – нос, шляпа, шпага… Упоминались мелодрама «За морем», шедшая в мюзик-холле, и комическая опера в стиле регтайм «У волн печального моря». Говорилось о скандальной актрисе Анне Хелд, игравшей в музыкальной комедии «Французская горничная».
В неожиданном сочетании разнородных фрагментов иногда можно увидеть предвестие будущего стиля Элиота с его ошеломляющим столкновением «высокого» и «низкого».
«Настоящая» поэзия попадала в мир Тома главным образом из книг – в контрапункте с ахматовским «когда б вы знали, из какого сора…».
Комические стихи и лимерики Эдварда Лира были «вирусным» чтением в школе, но менее очевидное воздействие пришло с другой стороны. В приемной у дантиста лежало собрание сочинений Эдгара По. Как ни странно, в душу Тому запали не стихи самого По, а строки поэта XVII века Генри Кинга, которые По поставил в качестве эпиграфа к рассказу «Свидание»:
Жди меня там! Я не подведу,В этой мрачной долине тебя я найду[note=n_35][35][/note].Том потратил немало усилий, чтобы выяснить, кто такой Генри Кинг и что еще он написал. Возможно, при этом он впервые услышал о Джоне Донне (1573–1631), самом значительном из «метафизических» поэтов, чьим другом и душеприказчиком был Кинг. Влияние Донна на Элиота очевидно – в «Шепотках бессмертия» он пишет: «Таким же был, наверно, Донн…» Но настоящее знакомство с его стихами состоялось позже, в Гарварде.
Лет до двенадцати-тринадцати Том увлекался Киплингом – певец «бремени белых» с его сложными рваными ритмами и мужественной имперской экзотикой увлекал тогда многих. Но выбор стихов тоже о чем-то говорит. Том знал наизусть балладу «Дэнни Дивер» – о том, как вешают солдата, который убил спящего товарища.
Будет вздернут Денни Дивер ранним-рано, на заре,Похоронный марш играют, полк построился в каре…[note=n_36][36][/note]Впрочем, читая примерно в это же время предания о короле Артуре в адаптированном для детей издании, Том тоже воспринимал их как форму поэзии.
В школе его учительницей французского была швейцарка миссис Кауфман, которая регулярно ездила в Европу. Такой стиль жизни вдовы, которой было около пятидесяти, воспринимался сент-луисцами как проявление крайнего космополитизма – местный журнал «St. Louis Republic» поместил список жителей города, пересекавших Атлантику от 10 до 20 раз, в котором она оказалась единственной женщиной.
По-французски Том читал такие произведения, как «Маленькая Фадетта» Жорж Санд, «Мадемуазель де ла Сельер» Жюля Сандо, «Рамунчо» Пьера Лоти. Круг чтения мальчика не ограничивался школьной программой, хотя трудно узнать точно, когда он познакомился, например, со стихами Бодлера. Он признается: «Я был страстно увлечен кое-какой французской поэзией задолго до того, как смог бы перевести без ошибки пару стихотворных строчек»[note=n_37][37][/note].
Затем Том наткнулся на «Рубайят» Омара Хайяма в переводе Э. Фицджеральда: «Я могу вспомнить достаточно ясно тот момент, когда, лет в четырнадцать или около того, мне попался экземпляр Фицджеральдова Омара, и ошеломившее меня погружение в новый мир чувств, который эта поэма могла дать мне. Это было похоже на неожиданное обращение в новую веру; мир показался обновленным, раскрашенным в яркие, вызывающие восхищение и причиняющие боль тона. Вслед за тем я вернулся к школьному курсу, состоявшему из Байрона, Китса, Россетти, Суинберна…»[note=n_38][38][/note]
В вольном переводе Э. Фицджеральда «Рубайят» представляет собой единую поэму, аллегорию жезненного пути человека, от рассвета и до прихода ночи:
Вставай! Свой камень в чашу тьмы РассветУже метнул – и звезд на небе нет,Гляди! Восходный Ловчий полонилВ силок лучей дворцовый минарет[note=n_39][39][/note].К слову, у Фицджеральда вообще нет упоминаний красавиц, к которым мы привыкли по русским переводам Хайяма.
Школьная программа содержала немало первоклассных литературных произведений. Включение произведения в школьную программу иногда отталкивает ребенка, но с Томом было не так – впечатление от «античного цикла» и пьес Шекспира осталось на всю жизнь. Возможно, сказалось желание противостоять однообразному унитарианском