– Ты убралась у неё? – спрашивает тётка.
– Нет, сейчас пойду, – Грета зачерпывает суп и заедает его кусочками чёрного хлеба, которые отламывает от ломтика.
Ест быстро, почти не жуя, до последней ложки, и даже крошки со стола сметает в ладонь, забрасывает в рот.
…В номере тихо, занавески задёрнуты. Она привычно открывает нижний ящик тумбочки, вытаскивает дневник, садится ближе к окну и погружается в скоростное любопытное чтение, напрягая попутно слух и поглядывая на калитку, чтобы не быть застуканной.
«Ты ещё не знаешь, что я нашла в книжном шкафу между «Идиотом» Достоевского и «Японским искусством шибари». Стянутую резинкой стопку рецептов, написанных на Твоё имя, – они будто сами выпали мне в руки. Там было по-латыни, с печатью психиатра и на последнем – июньская дата. И эти лекарства не были куплены. Но это ещё не всё. В этой же стопке была она – открытка от бывшей. Там три дикие косатки играли в открытом море. Я не могла её не прочесть. Почерк – как курица лапой. «Прости меня, мой Дом. Люблю». И, закорючкой, подпись. И марка, и размазанные почтовые штемпели.
Я разорвала её на клочки – не помню как – и бросила в стену. И тут же ключ в замке – Ты. Еле успела собрать их и спрятать. Если Ты узнаешь про это, то мне конец! Ты бросишь меня, – бросишь в тот самый момент, когда узнаешь. Я так виновата. Прости, прости. Прости меня, мой Дом. Люблю…»
С транквилизаторами[note=note20]20[/note] Соня познакомилась в детстве. Маме тогда позвонила из садика взволнованная воспиталка и попросила срочно приехать – безотлагательно. Она приехала. Там творилось чёрт-те что: полы в спальне были залиты кровью, возле головы орущего мальчика, сидящего на кровати, копошилась врачиха скорой, а Соня безутешно рыдала в углу, прижимая к себе разорванную на две части игрушку – голова в одной руке, туловище – в другой:
– В-в-вадька моей Глоше г-г-голову-у-у отолва-а-ал…
Глошей звалась кошка – бесформенная, чёрная и мохнатая, сшитая из синтетических обрезков на какой-то подпольной китайской фабрике.
– Что случилось? – мама подскочила к растерянной нянечке.
– Ухо ему откусила! – всплеснула руками та. Губы её тряслись.
Ну, не совсем откусила-то. Частично. То, что болталось, было в красном блестящем сгустке и активно кровоточило, – врач заматывала это бинтом, чтобы забрать пацана в машину и отвезти на штопку к хирургам.
Вадька отделался кучей швов, но из садика Соню пришлось забрать и отправить в деревню к бабушке, пока в городке не улягутся страсти. В рюкзачок Сони помимо разорванной напополам Глошки и пижамы мама положила успокоительные таблетки, выписанные ей психиатром по поводу расстройства, которое выражалось в бесконечном мытье рук – до кровавых цыпок – и протирании дверных ручек как в квартире, так и за её пределами. Компульсивно-обсессивное что-то там.
Уехать из садика было для Сони невообразимой удачей. Её несчастья начались первый же день пребывания там, когда родители оставили её, кричащую, за закрытой дверью. В тихий час к ней подошла пухлая, как колобок, Кирка и уставилась на игрушку.
– Слышь, новенькая. Это что у тебя? – и с этими словами она выхватила Глошку из Сониных рук и отскочила в сторону.
– Отдай! Это моё! Отдай! – закричала Соня, вскакивая с кровати.
– Отдам, когда захочу, ясно? – и Кирка с силой толкнула её.
Тут же подскочили ещё две девчонки, – ехидно улыбаясь, стали Соню пихать, дёргать за волосы и больно щипать за руки. Ей удалось вернуть Глошку лишь по чистой случайности, – воспитательница, которая в тихий час всегда отлучалась, зашла, чтобы что-то забрать.
– Что за гам? – взревела она, фурией ворвавшись в спальню.
Дети разбежались по койкам, притихли, и на фоне возникшей тишины растрёпанная Соня разревелась так дико, что вызвала на себя весь её гнев.
– В угол! Марш! – воспиталка схватила её за плечо и под хихиканье детей поволокла в ледяной туалет, выложенный от пола до потолка плиткой. Свет включать не стала. – Будешь стоять тут, пока не скажу, ясно?
– Ы-ы-ы, – рыдая, Соня только и могла, что прижимать к себе помятую и взлохмаченную, как и она сама, игрушку, которую успела подхватить с пола в последний момент.
Воспиталка тогда орала, как резаная, но продолжила и дальше оставлять их без присмотра. Добрая няня в тихий час тоже бежала домой, – покормить своего инвалида-отца обедом, который давали на детсадовской кухне.
А потом случилось то, что случилось.
В тот злополучный день Соня, как и всегда, забралась под одеяло и, прижав к себе Глошку, считала секунды времени. Было душно и жарко, но она воображала, что сидит в своём домике, в своей пещере, – и это слегка успокаивало. Кирка, Зойка и остальные подошли незаметно. Навалились скопом, стащили одеяло, отобрали Глошку. Наглая свора устрои