— Прямо здесь. — Игривый смешок донесся из последней кабинки.

Мы обнаружили Себа, прислонившегося к деревянной стене и потягивающего открытую бутылку вина. На заплесневелом тюке сена лежал блейзер, выброшенный без оглядки на ценник. Хрустящая рубашка была полностью расстегнута, обнажая золотистую грудь, подтянутую и загорелую от многолетних тренировок по гребле. Если Оливера можно было принять за греческого бога, то Себастьян напоминал картину эпохи Возрождения.

Мама Олли как-то объяснила, что это имя привлекло ее во время детского отпуска в Тоскане. Они совершили вынужденную посадку в Великобритании и решили сделать остановку в Лондоне. Судьба привела ее к знаменитой картине «Мученичество святого Себастьяна», где она заглянула в глаза измученного святого, мучимого и непоколебимого, и решила назвать сына в его честь.

Без мускулов и громоздкой фигуры Себастьян был бы почти по-девичьи красив. Он относился к своим длинным ресницам, игривым льняным локонам и большим глазам цвета ясного летнего неба как к надоевшим аксессуарам. В этом и заключалась особенность Себа. В нем всегда было что-то трагическое. Как в святом. Высокомерное упрямство, которое заставляло меня переживать за него.

— Привет, БР. — Себ направил свой фонарик на мое лицо. — Вижу, ты избавилась от этих ужасных брекетов.

Я поморщилась от яркости, заметив рядом с ним ящик, полный книг.

— Если хочешь сохранить зубы в целости, лучше следи за тем, как с ней разговариваешь, — предупредил Олли.

— Идем, идем. — Себ проигнорировал его, похлопывая по грязи рядом с собой своими оксфордами Berluti. — Я могу вас заинтересовать... — Он повернул бутылку с вином за горлышко и прищурился на этикетку. — Domaine Leflaive Montrachet Grand Cru? (прим. высококачественное бургундское белое вино) — Он икнул. — Или то, что от него осталось, в любом случае.

Я высвободила свою руку из руки Оливера.

— М-м-м... конечно.

— Ты начал пить без нас? — Олли ворвался в кабинку и выхватил фонарик, направив его брату в лицо. — В чем твоя проблема?

Себ прищурился.

— Здоровая смесь изнурительного беспокойства, неуверенности в себе и мании величия. — Он глотнул из бутылки. — А у тебя? — Ему всегда удавалось говорить как тридцатилетнему разведенному человеку на пороге кризиса среднего возраста.

Оливер покачал головой.

— Господи, да ты просто в хлам.

Себ пожал плечами, сделав еще один глоток вина. Он опустился на подстилку из хрустящих листьев и рассмеялся.

— Я предпочитаю термин «комфортное онемение».

— Посмотрим, как ты будешь чувствовать себя, когда твое лицо проведет ночь в унитазе, а тебя вырвет через рот, ноздри и уши. — Оливер поправил брата. — От тебя воняет вином. Мама с папой обделаются, когда увидят тебя.

Его слова ударили меня прямо в грудь, пронзив ее злобной, навязчивой ревностью. Во-первых, потому что у Олли и Себа были родители, которые действительно заботились о них настолько, чтобы поднимать шум по поводу частного пьянства несовершеннолетних. Были бы и наказания, и разговоры, и последствия. Может быть, даже слезы. Во-вторых, потому что я знала, что до этого никогда не дойдет. Олли никогда бы не позволил своим родителям узнать об этом. Он спрячет Себа и будет сам выхаживать его. Возьмет вину на себя, если понадобится. Оливер и Себастьян были яростно преданы друг другу.

— Ты вообще слушаешь? — Олли пнул Себа кончиком остроносого ботинка.

Тот ответил громким, звучным храпом, подтверждающим, что он заснул. Оливер фыркнул, разжимая пальцы Себа от бутылки с вином.

Он повернулся ко мне, пожав плечами.

— Ну что, пойдем?

3

Оливер

Спустя одну импровизированную кровать и одного брата-идиота я проскользнул в кабинку, которую занимала Брайар Роуз. За две минуты нашего разговора она успела прислониться к деревянной стене, заслоняясь рукой от ящика с книгами, который Себ украл по прихоти.

Что-то в ней было от сказки - из первых глав, где жизнь обрушивает на принцессу груду кирпичей и она на пороге узнает, какая она плохая задница.

За последние пару лет Брайар Роуз стала очень красивой. На нее невозможно было не смотреть, хотя я не мог определить, чем именно она так отличается от остальных. Конечно, у нее был острый нос, тонкие брови, губы в форме сердца и ресницы длиннее, чем в романе Достоевского. Но я знал много красивых девушек, и ни одна из них не заставляла мои колени слабеть, а шею горячиться.

Как сейчас.

Я расстегнул пару пуговиц на рубашке, делая вид, что слушаю, как она читает одну из захваченных Себом книг. Но на самом деле все, на чем я мог сосредоточиться, - это ее губы. В частности, на том, что ее нижняя губа была намного пухлее верхней, умоляя взять ее в рот и обсосать дочиста.

Обнимашка скрестила ноги, одной ногой подбросив туфлю в воздух.