– Носи, дурень, и не жалуйся! – тихо промолвил ему прямо в ухо ротный старшина. – Тут харчей немного дают. Жрать будешь по тыловой норме. А еще нагрузки постоянные. Сейчас худой. Так через месяц совсем усохнешь. И шинелька тебе как раз в пору будет. А штаны сменяй с кем-нибудь, кто покрупнее. Белье сам потом в бане отстираешь. Второго комплекта не будет. Отжал покрепче и натянул на тело. На себе и высохнет.
Виктор принял совет старшины к сведению и тут же нашел того, кому его штаны пришлись впору, а выданные на складе были малы по размеру. И едва его настроение поднялось от проведения удачной сделки, как оно снова было испорчено. Всем новобранцам выдали ботинки размером начиная с сорок третьего и выше. Большинство же из них носило до того обувь по своим ногам и, как правило, меньше. Однако выбирать было не из чего. А радовало солдат только то, что обувь оказалась неплохого качества и поступила в страну по ленд-лизу от союзников.
Кое-как, с большим трудом, постоянно преодолевая себя, приучаясь к исполнению всех приказов и команд старших по званию, он день ото дня приучался к армейским порядкам. Изучение пулемета и остального стрелкового оружия давалось легко. Рытье окопов возле стрельбища не доставляло хлопот. Но скудное питание в полку по урезанной тыловой норме со временем начало на него и остальных бойцов свое пагубное воздействие. Силы медленно и бесповоротно уходили из заметно исхудавших за время службы тел. Меньшая по размеру одежда становилась впору. А вот физические нагрузки, которые поначалу давались легко, теперь уже выполнялись через силу.
Утром ослабленные новобранцы едва находили в себе силы пробудиться и подняться на ноги после громких криков сержантов. Весь день потом все как один только и ждали очередного захода в столовую, а не нового занятия по боевой подготовке, что так привлекали их в самом начале службы. Наливаемая в солдатский котелок похлебка всего с несколькими крупинками злаков и крохотным жировым пятном на поверхности казалась столь жидкой, что ее даже не хотели есть поначалу. Но голод менял предпочтения людей, и такое кушанье становилось желанным. А еще в армейский тыловой рацион входили распаренные и уже успевшие подгнить во время небрежного хранения овощи, что неприятно чувствовалось во время еды.
Но больше всего Виктору и его сослуживцам не нравился выдаваемый в столовой хлеб, который молодые солдаты и хлебом назвать стеснялись. Мука в нем была низкого сорта, плохо просеянной и смешанной как будто с мелкими опилками и еще чем-то, похожим на грубо перемолотые зерна какого-то злака. Но и такое перестало кого-либо смущать в полку. Привыкли, ели с аппетитом и, конечно, не наедались, а потому ждали следующего прихода в столовую, постоянно чувствовали голод и мечтали только о вкусной еде и продолжительном сне, чего так каждому недоставало.
– На еду вздумали жаловаться! – заорал на солдат в столовой внезапно прибывший туда комиссар полка после того, как кто-то из новобранцев высказал командиру свое недовольство.
Виктор и его товарищи мгновенно встали со своих мест, приветствуя по уставу старшего воинского начальника, лицо которого было в этот момент багровым от злости, а губы и руки тряслись от волнения и напряжения.
– Я вам покажу жаловаться! – снова заорал он, сделав короткую паузу, чтобы посмотреть на реакцию присутствующих в столовой солдат. – Вся страна голодает и надрывается на работе в тылу по двенадцать часов в день, без выходных, питаясь по карточкам, замерзая. В цехах, на заводах и на полях в колхозах работают женщины, старики и подростки. У станков мальчишки тринадцатилетние стоят. Люди делают все, чтобы армия была обеспечена необходимым имуществом и вооружением. А вы тут жаловаться вздумали. Да еще на фронт решили уходить, не получив должной подготовки.
Комиссар снова обвел всех своим цепким взглядом красных от напряжения глаз.
В его последних словах была истинная правда. В полку уже прошел слух о том, что в действующей армии кормят куда лучше, по другой норме, чем здесь, в глубоком тылу. А потому оголодавшие за несколько месяцев ребята, вчерашние мальчишки, многим из которых, как и Виктору, не было еще и восемнадцати лет, ср