– Раз такое дело, думаю, никто не решится ехать, сколько бы ни повышали сумму наградных, поэтому я считаю, что в этом случае, исходя из прямых обязанностей управляющего, вы сами должны ехать.
– Почему? – удивился управляющий.
– Вам это должно быть лучше известно. Если возникли затруднения с перевозкой наличных, то в подобных обстоятельствах управляющий, взяв на себя ответственность, должен незамедлительно действовать в интересах банка.
– Я хорошо понял твою мысль, – сказал управляющий и, сощурившись, быстро чиркнул кончиком пальца по столу. – Значит, ты… – замялся было он. – Ты, разумеется, понимаешь, что будет с банком, если меня не станет, верно?
– Как не понимать. Причем, полагаю, когда вы говорите «меня не станет», вы, вероятно, имеете в виду, что вас убьют; конечно, это тяжело, но, несомненно, не менее тяжело, если бы убили кого-нибудь другого. Сейчас для банка настал критический момент. Я думаю, что если в обстановке крайней опасности управляющий перекладывает ответственность на других, то возникает вопрос о его соответствии занимаемой должности. Тем более что наш управляющий всегда имеет максимальную прибыль. Наш управляющий…
– Достаточно, все ясно.
При всеобщем молчании управляющий надменно и злобно уставился в окно, его рука мелко подрагивала.
Подумав, что этот гнусный человек не решится его уволить, Санки развеселился, выместив давнее чувство обиды.
– Ну, – сказал управляющий, – ты, Санки, отправляйся домой.
– Значит, с завтрашнего дня я могу не приходить?..
– Поступай как хочешь.
– Но я должен ходить на работу…
– Теперь тебе это делать необязательно.
– Понятно.
Выйдя из банка, Санки подумал: свершилось! Вот если бы из мести предать огласке махинации управляющего с депозитами, тогда бы началось массовое изъятие вкладов из банка. Но от наплыва требований о возвращении депозитов пострадает не столько банк, сколько вкладчики. А управляющий, приписывая ценность ничего не стоящему залогу, так или иначе покроет дефицит, в противном случае эти убытки рано или поздно, несомненно, выплывут наружу. Но пока все раскроется, сколько еще людей внесут вклады? Если объем этих вкладов покроет недостачу, сделанную управляющим, то вкладчики смогут выручить его. Разрываясь между совестью и желанием отомстить, Санки вышел на берег реки. Одно было совершенно ясно: он потерпел поражение. Завтра наверняка его настигнет голод.
9
О-Суги, пройдя несколько кварталов, почти дошла до дома Санки. Она изучала доски объявлений в надежде получить хоть какую-нибудь работу. У входа в переулок она заметила уличного гадальщика и остановилась. Кто же овладел ею прошлой ночью? Коя или Санки? – она опять терялась в догадках. Какая-то китаянка плакала, прислонившись к стене. Рядом с ней на столике с откидной крышкой подрагивала горка полупрозрачного светло-желтого свиного жира. Его куски, всасывая летящую из переулка пыль, то и дело колыхались – при стуке едущей вдалеке повозки или от топота ног. Ребенок, вставши на цыпочки, приставил кончик носа к дрожащему жиру и, не отрываясь, пристально рассматривал его. Над головой ребенка свисала облупившаяся золотая вывеска; кирпичный столб, испещренный пулями, изгибался под шелухой плаката, похожего на папье-маше. Рядом находилась скобяная лавка. До отказа заполнившие ее ржавые замки спускались с потолка до пола, как виноградные лозы, и вместе с уткой, свисающей напротив из окна мясной лавки, обрамляли сверкающий свиным и утиным жиром вход в переулок. Оттуда появились, нетвердо держась на ногах, бледные от опиума женщины с тусклыми глазами. Завидев торговца, они через плечо о-Суги, одна за другой, заглянули в жестяную банку для монет у его ног.
Вдруг кто-то хлопнул о-Суги по плечу, и она обернулась. Это оказался Санки, он стоял позади нее и улыбался. О-Суги слегка поклонилась, и постепенно ее лицо покраснело до кончиков ушей.
– Пойдем пообедаем, – предложил Санки и двинулся прочь.
О-Суги молча пошла следом. На углу улицы уже сгустились сумерки, и в лавке, где торгуют горячей водой, из черных котлов струился прозрачный пар. Здесь кто-то тронул Санки за плечо, и он обернулся – нищий русский протягивал руку:
– Дайте хоть что-нибудь. Я сильно пострадал от революции, мне некуда идти, мне нечего есть, я нищ. Остается только сдохнуть под забором. Подайте что-нибудь.
– Давай возьмем коляску, – сказал Санки.
О-Суги молча кивнула. Перед извозчичьим сараем хозяйка прямо около лошади ела жидкую рисовую кашу.