Макс смотрит на Глеба, а тот лишь хмыкает, и я понимаю, что да. Реально не даст. Мальчик не тихушник.

— Очевидно, у них какой-то личный конфликт. Возможно, из-за девочки или места лидера в отдельной группе людей. Все это нормально, — демонстративно смотрит на часы. — Предлагаю расходиться. С нашей стороны конфликт исчерпан.

— С нашей тоже, — спешу подтвердить слова Максима.

Никонов с сыном поднимаются, мы с Лешкой тоже.

Анна Сергеевна надевает очки и следует за нами:

— Что ж, тогда вы, Максим Аристархович, поговорите дома с Глебом. А вы, Ульяна Романовна, объясните Алексею, что драться, тем более в стенах школы, плохо.

— Хорошо, — отвечаю сдавленно, хватаю сына за руку и собираюсь сбежать.

Потому что едва директриса произнесла мое имя, как Максим тут же напрягся. Замер.

Да… и теперь буравит меня взглядом, разгоняясь в выражении лица от настороженности и недоверия к шоку и принятию.

— Всем спасибо и до свидания, — говорит директриса.

— До свидания.

Едва ли не бегу с Лешкой. Поворот. Вот он. Еще чуть-чуть.

— Ульяна Романовна! — прилетает мне в спину, и я непроизвольно торможу.

На высоких каблуках это сделать сложно, но у меня получается даже сохранить достоинство. Оборачиваюсь.

— Можно вас на пару слов? Ульяна… Романовна.

Узнал. Вспомнил.

Визуализация →

Глава 3

Ульяна

— Можно вас на пару слов? Ульяна… Романовна.

Голос звучит резко. Так, будто он зол из-за того, что я снова появилась в его жизни.

— Можно, — произношу строгим учительским тоном.

Директриса уже ушла, а Ольга смотрит на меня с жалостью.

— Леша, Глеб, пойдемте. Приведем вас в порядок и сходим к медсестре, — подруга уводит ребят, оставляя нас с Максимом в коридоре.

Тут никого. Еще идут уроки, а во время занятий у нас не особо принято ходить по коридорам.

— Мы можем поговорить где-нибудь в другом месте? — спрашивает Максим.

— Пойдем в учительскую.

Иду впереди него, чувствуя, как пылает все тело. Спина горит, кажется, сейчас там будет дыра.

Заглядываю в учительскую, там пусто: у всех уроки, занятия после каникул только начались, поэтому все пашут в усиленном режиме.

Никонов заходит, я закрываю за ним дверь, сама отхожу от мужчины подальше. Складываю руки под грудью, чтобы было не видно, как они трясутся у меня.

Иду к подоконнику, поворачиваюсь к нему спиной, опираюсь. Садится не хочу — иначе если Максим не сядет, то будет возвышаться надо мной, а стоять ровно под его давлением я не смогу.

— Что вы хотели, Максим Аристархович? — снова врубаю учительский тон.

Максим смотрит внимательно. Буквально впивается в меня взглядом, будто подмечает каждую изменившуюся деталь, убеждается, что да, это реально я.

Я тоже смотрю на него. Возмужал. Стал шире в плечах, классический костюм добавляет объема. В волосах появились седые волосы, голос стал грубее, более безжалостным.

— Изменилась, — выдает он, подытоживая.

Звучит так, будто я просила, практически вымаливала у него эту оценку.

Но теперь все по-другому.

И я больше не та влюбленная двадцатилетняя дура, которая заглядывала в рот Максиму и каталась по ромашковому полю на розовых пони, мечтая о его любви. Именно поэтому я вытаскиваю на свет старую добру стерву, которая успела за эти годы нарастить слой брони.

— Вы за этим меня сюда позвали, Максим Аристархович? — веду бровью.

На «ты» не перехожу. Специально выставляю границы. Я тут. И я учительница твоего сына.

А ты там.

С другой, к которой ушел, бросив меня с ребенком под сердцем.

— Я… — он делает паузу, будто вспоминает, зачем на самом деле он меня позвал, — хотел убедиться в том, что это действительно ты.

— Это действительно я. — И снова наша старая игра в повторение слов.

Хотя играла тогда я одна, ему не было до нее никакого дела двенадцать лет назад. Наверное, именно поэтому тогда на мои слова «Я тебя люблю» он никак не ответил.

Максим поправляет галстук, засовывает руки в карманы брюк.

— Уля…

— Ульяна Романовна, — поправляю его холодно.

— Да. Я хотел сказать еще кое-что. Твой сын попытался избить моего.

— Это не так. Вы же сами сказали, что между ними случился конфликт. Леша не стал бы бить, если бы его не спровоцировали, — заступаюсь за сына.

— Со своим ребенком я разберусь сам, — произносит твердо, чеканит каждое слово. — А ты разберись со своим.

Проглатываю. Все проглатываю, а в голове набатом:

«Твоим сыном! Твоим сыном».

Лешка и твой сын тоже, вообще-то. Но тебе ведь никакого дела до этого, да?

— Я не хочу, чтобы у моего ребенка были проблемы из-за твоего.

Нашего, Никонов… нашего….

— Не будет никаких проблем, Максим Аристархович. С Алексеем я поговорю, как и обещала.

Максим хмурится, словно размышляет, продолжать дальше или нет.