Николетт гладила его по голове и целовала, даже не вспоминая о том, что днём они ссорились и дрались. Такие стычки бывали ежедневно. Видя это, шевалье де Витри прикрикивал на сына, а мадам Бланка возражала:

— Да не обращай внимания! Все братья и сёстры дерутся в детстве, в любой семье так.

Николетт часто видела, что деревенские дети тоже дрались с братьями и сёстрами. Значит, хозяйка права, и обижаться не стоит. Она знала — как бы Окассен ни дразнил и ни изводил её, он всё равно сильно привязан к ней. Чуть ли не каждую ночь он, рыдая, прибегал в её спальню. В темноте его постоянно мучили кошмары, мерещились чудовища и дикие звери.

— Это опять было то чудище, с большой глоткой, — прижимаясь к Николетт, бормотал Окассен.

Родители знали о странных страхах Окассена. Мадам Бланка даже приглашала аббата освятить спальню сына, но это не помогло. Редкую ночь он засыпал без слёз и жалоб. Самое странное, что в раннем детстве такого не случалось, а началось пару лет назад. Невестка мадам Бланки, жена её брата Ролана, говорила о порче. А шевалье де Витри полагал, что никакой порчи нет, просто ломка возраста. Само пройдёт! Родители знали, что Окассен прячется от чудовищ в постели Николетт. Это нехорошо, конечно. Но пока у Николетт не началось «проклятие Евы», она считается ребёнком. Тем более, что Окассен и Николетт с колыбели и до семи лет спали вместе.

— Помнишь, я тебе рассказывал? — бормотал Окассен. — У этого чудища нет ни глаз, ни носа, ни ушей, только огромный рот, и оно хочет меня сожрать! А как оно воет!

— Тихо, тихо, — ласково говорила Николетт. — Чудище уже ушло. Спи, братец, я с тобой.

Она гладила его по волосам, пока он не успокоился. Обнявшись, дети заснули.

Глава 2

Кузен Себастьен

Уже пробилась первая весенняя травка, и скот выпустили из хлевов на луга. Дни стояли солнечные, и дети пользовались милостью божьей — целые дни проводили под открытым небом. Какая это была радость после зимы, проведённой в сыром полутёмном доме!

У Николетт было множество друзей и подружек среди деревенских детей. Она была добрая и ласковая, и никогда не заносилась перед крестьянскими ребятишками тем, что живёт в имении и считается воспитанницей господ. У Окассена, наоборот, друзей в деревне почти не было. Он просто ходил следом за молочной сестрой и присоединялся к её компаниям. С одной стороны, детям это нравилось — Окассен умел выдумывать всякие забавные проказы, с ним было интересно. Но и небезопасно — в любой момент на него мог накатить приступ ярости, и он развязывал драку. А давать сдачи господскому сыну не решался никто, кроме Николетт.

Сегодня дети играли на пастбище. Окассен и подпасок Дени поймали в траве змею.

— Зачем она вам? Пакость какая! — сказала Николетт, глядя, как извивается змея, прижатая двумя палками.

— А мы её поджарим. Говорят, они вкусные, — ответил Окассен.

Он стал искать подходящий камень, чтобы размозжить змее голову.

— Опусти змею, Дени, — сказала Урсула, девочка лет тринадцати, сидевшая на траве рядом с Николетт.

Урсула была внебрачной дочкой крестьянки. Говорили, что мать нагуляла её от проезжего торговца, то ли еврея, то ли итальянца. Потому и внешность у девочки была нетипичная для здешних мест — смуглая кожа, чёрные вьющиеся волосы, тёмно-карие глаза. Местные женщины недолюбливали Урсулу, верили, что она способна сглазить. Но Николетт общалась с ней, сколько себя помнила, и считала её хорошей подругой.

— Нехорошо убивать живых тварей по весне, — добавила Урсула. — Ведь они все плодятся в эту пору. Тем более, змея не ядовитая, это уж.

Дени отпустил ужа. Увидев это, Окассен пришёл в ярость и найденным камнем запустил в Урсулу. Хорошо, что попал в плечо, а не в голову. Урсула не заплакала, но вся сжалась от боли и с отчаянной злобой посмотрела на Окассена.

— Ты что, сдурел, братец? — закричала Николетт, обняв подругу. — Ты мог руку ей сломать или даже убить. Из-за поганой змеи!

— Подумаешь, — усмехнувшись, сказал Окассен. — Какая-то деревенская девчонка, да ещё приблудная!

Урсула вывернулась из рук Николетт и быстро пошла к селу, держась за плечо. Шагов через десять обернулась, снова посмотрела на Окассена своими злобными чёрными глазами и что-то прошептала.

— Свят-свят, — пробормотал Дени. — Ещё заколдует, жидовское отродье!

Николетт сидела надутая, не глядя на молочного брата. Опять он испортил всё веселье! Окассен молча смотрел вслед Урсуле, и на лице у него было странное выражение — то ли испуганное, то ли упрямое. Чтобы помирить их, Дени рассказал историю, которую слышал от сельских кумушек. Однажды проезжающий всадник обрызгал Урсулу водой из лужи. Она сказала ему: «Чтоб тебя перевернуло!». И всадник, действительно, свалился с лошади и подвернул ногу.