Как правило, любое мероприятие проходит без меня. Даже на свадьбе матери они обошлись без меня, ведь Лиза любезно отравила меня. А кто я такая, чтобы переносить столь грандиозное событие?

— Мы посоветовались с твоей матерью и решили выдать тебя замуж.

6

— В каком смысле? — я подскакиваю со стула и сжимаю кулаки.

— Сядь, — Игорь Арсентьевич бьёт кулаком по столу, а я, как послушная марионетка, падаю обратно. — Ты доставляешь слишком много хлопот.

— И чем же? — фыркаю, подаваясь вперёд. — Какие хлопоты, Игорь Арсеньтевич? Не я разбила машину, не я сбила человека, не я подожгла ресторан, потому что мне не так ответил официант.

— Закрой свой грязный рот, — мужчина поднимается так резко, что я моргнуть не успеваю.

Его рука жёстко сжимает волосы на моём затылке, вынуждая запрокидывать голову назад и смотреть в его потемневшее от ярости лицо с испугом.

— Даже не смей говорить о моих детях, Аврора. Я дал тебе крышу над головой. А теперь слушай меня, Аврора, — сжимает волосы на затылке ещё сильнее, — ты выйдешь замуж за того, на кого я укажу.

— Мы не в девятнадцатом веке живём, чтобы замуж выдавать против воли.

— Вопрос уже решён, Аврора.

— Вы мне не отец, чтобы указывать, — трясясь от страха, выплёвываю в лицо мужчины.

Рука, сжимающая мои волосы, резко исчезает, из-за чего я едва не падаю. Только чудом остаюсь стоять на ногах.

— Бог меня уберёг от такого ребёнка, — со смешком отвечает Игорь Арсентьевич.

— И наградил сыном, который силой пытается принудить девушку к тому, чтобы она с ним переспала, — я кривлю губы в улыбке.

— Тебе напомнить, что тебя ждёт за клевету?

— Не стоит. Я привыкла к тому, что своих «ангелов» ты всегда выгораживаешь, папочка.

— Смотрю, ты не на шутку разошлась. Истинное лицо показываешь? — опасно скалится Игорь Арсентьевич. — Больше не играешь роль белой овечки?

— Терять уже нечего. Хуже моя жизнь стать не может.

— Может, девочка. Может. Но только, если ты завтра снова выкинешь очередной фортель. В двенадцать у нас будут гости, ты будешь знакомиться с женихом.

— И сколько же лет моему нареченному? Пятьдесят? Семьдесят?

Когда щёку обжигает болью, а в ушах всё звенит, я не сразу осознаю, что произошло. Хватаюсь рукой за пылающее лицо и смотрю на Игоря Арсентьевича, чьё лицо сейчас будто почернело от ярости.

— Пошла. Вон. Чтобы до завтрашнего дня я тебя не видел.

— Вы ударили меня, — шепчу с неверием в голосе.

— Мне повторить для закрепления результата?

Я встаю со стула и на дрожащих ногах ухожу из кабинета мужчины. Застываю в коридоре, держась за лицо. Я глупо хлопаю глазами, таращась в пустоту перед собой. Никак не могу поверить в то, что только что произошло.

Меня ударил мужчина. Просто так. Отец никогда не поднимал на меня руку, только от матери защищал, когда она меня била.

И сейчас я чувствую себя настолько униженной и грязной, что хочется постыдно заскулить и спрятаться от всех, чтобы зализать раны.

— Что это? — цепкие пальцы хватают меня за запястье и убирают ладонь от лица. — Это отец сделал?

В голосе Олега я впервые в жизни слышу ярость, направленную не в мою сторону.

— Твою игрушку помяли, — криво ухмыляюсь я. — Досадно.

— Это отец сделал? — повторяет, встряхивая меня за плечи.

— Да, — я отвечаю устало, мечтая, чтобы меня оставили в покое.

Молодой человек поднимает руку и неожиданно ласково проводит пальцами по моей щеке. Я испуганно дёргаюсь, пытаюсь уйти от прикосновения.

— Иди в комнату, я поговорю с ним.

Сил на то, чтобы возразить, у меня нет. Еле переставляя ноги, я иду в свою комнату. Но на первом этаже передумываю и иду к матери.

— Аврора, я столько раз тебе говорила, чтобы ты стучалась! — родительница подскакивает с кровати и заворачивается в халат.

— Мама, — на моих глазах наворачиваются слёзы.

Я кидаюсь к ней, желая обняться.

— Мам, — протягиваю женщине руки.

— Аврора, у меня на лице маска. Чего ты хочешь? — мать выставляет руки вперёд и с брезгливым выражением лица отодвигается от меня.

— Мама, ты серьёзно? — у меня не выходит скрыть разочарование и боль из голоса.

Я до боли закусываю нижнюю губу, сжимаю руки в кулаки, чтобы привести себя в чувства. Сколько себя помню, мама никогда не позволяла мне себя обнимать.