– В ИКЕА тоже продают фрикадельки, – заметил Доминик. Он бросил дорогую на вид сумку на свободную кровать и засунул руки в карманы джинсов. – Хотя я понятия не имею, кто такая Грета Гарбо.

Лотти, которая, казалось, смутилась от его признания, сменила тему.

– Просто здесь так классно! Просто нереально! Жду не дождусь начала хоккейных тренировок. И, боже мой, "Трапезная"! Ты когда-нибудь видела более классный студенческий клуб? – она со стуком положила сумку с хоккейными клюшками на стол. Поскольку я не ответила на её почти оскорбительное воодушевление, она задала другой вопрос. – Так откуда ты?

– Местная, – ответила я, раскладывая книги на своём небольшом письменном столе. – Из Нортумберленда.

"Ну, скажи ещё что-нибудь, – уговаривала я себя, поскольку разочарование захлестнуло с головой. – Перестань быть такой смурной".

– Круто! – Лотти улыбнулась. — Это удивительная часть света!

Она сделала паузу, ожидая, что я что-то отвечу. Поскольку я не ответила, она неуверенно посмотрела на Доминика.

– А мы из Кента, – сказал он, продолжая улыбаясь, как пёс, но в его голосе чувствовалось напряжение. – Может быть, ты поможешь Лотти тут освоиться?

Он обнял её за плечи – медвежий жест утешения, от которого я чуть не заплакала.

Я кивнула. Пусть он считает, что успокоил дочку.

С горячей вспышкой стыда я вдруг поняла, что не могу больше оставаться тут ни секунды, поэтому сказала, что мне надо в библиотеку.

– Странно, занятия ещё не начались... – прошептала Лотти, когда я уже была снаружи, а она считала, что я её не слышу.

– Не волнуйся, детка, – ответил Доминик. – Вы с ней поладите. У тебя с этим никогда проблем не было.

Разочарование тяжёлым грузом легло на плечи, когда я выходила из здания. Лотти совсем не похожа на Ноэми. У Ноэми была смуглая кожа, она носила кашемировые свитера, вела серьёзные разговоры, смотрела иностранные фильмы, задумчиво пахла синими чернилами и старыми книгами, тихо смеялась и была гладкой, как сливочное масло. Она была так похожа на меня, что часто казалось, что я разговариваю сама с собой. В этом с ней было очень комфортно.

И всё же в Лотти было что-то в высшей степени человеческое – непринуждённость, которой мне так не хватало. Петляя по мощёным проходам к главному зданию монастыря, я мысленно продолжала разговор с ней, будто мы спорим дальше. Я всегда так делала, всегда яростно спорила с другими в своём воображении, мысленно обмениваясь фразами, как боксёр отрабатывает удары.

Библиотека Сестёр Милосердия размещалась в отдельном здании и занимала два этажа из трёх. Верхний этаж отводился под антресоли, так что из центра первого этажа было видно всё вплоть до гордого куполообразного потолка. Здесь были винтовые лестницы из кованого железа между этажами, и множество уголков для чтения – кресла с откидными спинками и изъеденными молью бархатными скамеечками для ног. Вдоль одной стены тянулся ряд старинных письменных столов с маленькими зелёными настольными лампами; за ними, сквозь арочные окна, виднелись акры и акры поросших дроком скал под выцветшим серым небом.

Всё это было прекрасно, но едва ли я могла на всё это любоваться. Челюсть напряглась, в висках пульсировало, каждый мускул и сухожилие натянулись и готовились к драке, которой не предвиделось. Изматывающий гнев — вот что в конце концов оттолкнуло Ноэми.

Я должна была догадаться, что он никуда не денется у меня и здесь.

Глава 4. Лотти

Новая соседка совершенно не помогла мне справиться с ощущением, что Карвелл – не совсем моё место.

Когда я увидела Элис Вулф, она раскладывала на своём столе издания Сартра, Фуко и Ницше в кожаных переплётах, винно-рыжие волосы вызывающей волной падали ей на лицо. У неё был серебряный пирсинг в носовой перегородке и какая-то нереальная подводка в виде крылышек. Она была почти оскорбительно красива, хотя и в каком-то дьявольском смысле.

Вскоре после нашего первого обмена колкостями Элис ушла в библиотеку, хотя занятия ещё даже не начались. Я чуть не расплакалась; я и так была не в себе.

Обнимая отца на прощание, мне страшно захотелось домой – просто какое-то необъяснимое и неистовое чувство. Мне не хотелось здесь оставаться. Внезапно стало очень-очень страшно, хотя я и не могла сказать почему. Что-то в этом месте казалось изначально враждебным. Воздух здесь был слишком холоден и сух для меня, а вся эта сверхъестественная обстановка внезапно стала больше отдавать тревогой, чем загадкой, как некий странный призрак, который исчезает всякий раз, когда пытаешься взглянуть на него в упор.