В ту ночь я вижу старуху, ту, что покончила с собой. Она тянется ко мне сквозь черную пустоту воды, и ее руки холодные и липкие обхватывают мое горло. Ужас и боль внутри нее просачиваются в меня, зарождаясь в моей груди, как яйцо. После этого я ношу ее с собой, куда бы ни пошел.

В школе я больше не боюсь драк и побоев. Если мальчишки постарше пытаются меня толкнуть, если они становятся слишком грубыми, внутри меня, там, где раньше был страх, появляется тьма. Я уверен, что это моя собственная смерть, что старуха вложила ее в мою грудь, и теперь она живет во мне и ждет.

Моя собственная смерть заставляет меня оцепенеть, но она же делает меня сильным.

Сначала я думаю, что это означает, что ничто не может причинить мне боль.

Но я ошибаюсь.

Когда мне исполняется одиннадцать лет, я готовлюсь к Кровавой луне. После школы я бегаю по дорожке бесконечными кругами. На уроках физкультуры я ставлю рекорд за рекордом в спринтерском беге, лазании по канату, борьбе. Я убеждаюсь, что могу обогнать все и всех.

Во время Кровавой луны, когда начинаются драки, я поворачиваюсь и бегу сквозь деревья. Пять мальчишек пускаются в погоню. Ни одному из них не удается меня догнать.

Я пережил Кровавую луну целым и невредимым.

Так в тот год Волк наказал меня за самонадеянность. А может быть, это проклятие, наказывающее меня за то, что я не сражаюсь.

Каждый день, после окончания учебного дня, Кровавый Волк и его друзья ждут у школы. Но не меня — Лену.

Моя младшая сестра на два года младше меня. Она ласковая, как кролик, и такая же застенчивая. Ей нравится сидеть на полу в нашей гостиной, прижав одно колено к груди, и рисовать картины с помощью маленького набора акварели, который она получила в качестве приза за лучший рисунок в классе.

Лена хочет вырасти и стать художником, а еще она любит петь, читать сказки и смотреть на облака. Она любит цветы, особенно подсолнухи, и все время их рисует.

Волк и его друзья поначалу просто следуют за Леной. Наверное, они не хотят ее обижать, но им нужно наказать меня. А в Ялинке все уже знают, что я не чувствую боли и страха. Даже взрослые меня немного побаиваются, с тех пор как я в десять лет выползла из черного озера и шла домой, молчаливая и грязная. Никто не смотрит мне в глаза, и все меня избегают.

Поэтому Волку и другим мальчикам — а может, и проклятию — приходится искать другой способ наказать меня.

Сначала они следят за Леной, просто чтобы напугать ее. Потом они начинают толкать ее. Выхватывать у нее из рук книги. Дергают за волосы и пинают ногами. Стаскивают с нее рюкзак и вываливают его на дорогу.

Лена каждый раз расстраивается, но просто собирает свои вещи и идет домой.

Однажды она возвращается домой поздно. Ее волосы грязные и спутанные. На ногах синяки, на лице царапины. Глаза и нос розовые от слез.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она что-то говорит, но ее слова прерываются рыданиями. Я стою перед ней и откидываю назад ее волосы, такие же светлые, как и мои, темные и мокрые от слез. Ее кардиган грязный, а носки и туфли мокрые. На ней нет школьной сумки.

— Где твой рюкзак? — спрашиваю я.

— На озере! — причитает она.

Я вытираю ее слезы и сажусь рядом, обнимая ее. Она рассказывает мне о том, как мальчишки схватили ее по дороге из школы, затащили в лес, толкали, пугали. Как они отобрали у нее сумку, бросили ее в озеро и сказали, чтобы она шла за ней. Как они заставили ее дойти до конца шаткого деревянного пирса, и как она стояла там, дрожала и плакала, а они смеялись над ней.

Я слушаю молча, прижимая ее к себе.

Позже, когда наша мама возвращается домой со своей второй работы, в местном супермаркете, я говорю ей, чтобы она присмотрела за Леной и убедилась, что с ней все в порядке.

Затем я иду к озеру. Захожу в темную воду и выплываю на середину озера. Сейчас поздний вечер, середина зимы. Вода такая холодная, что зубы стучат до боли. Это холодная чернота ада. Присутствие мертвой женщины наполняет воду, как будто она ждет меня, мои брыкающиеся ноги прямо вне досягаемости ее хватающих рук.

— Яков, — почти слышу я ее слова. — Ты принадлежишь тьме, а не миру. Она ждет тебя.

Я игнорирую ее голос. Я нащупываю рюкзак, хватаю его за лямку и плыву обратно к поверхности. И тут я понимаю, почему Лена была так расстроена.

Она расстроилась не потому, что ей было больно или страшно.

Она расстроилась потому, что в рюкзаке лежал ее набор акварели, а теперь он уничтожен, краски смыты озером. Я сижу у кромки воды, по колено в осоке, и смотрю на пустой пластиковый поднос в слабом лунном свете, вздрагивая от холодного воздуха, вода капает с моей одежды.