Таблички на верхней полке справа — это долговые обязательства по займам свыше десяти талантов; полкой ниже в два ряда стоят расписки по займам от одного таланта и более, следующие четыре полки заняты векселями с самыми мелкими суммами. Все выровнено словно по нитке и тщательно упорядочено. Ничего не тронуто со вчерашнего дня: вот один из векселей зависает над краем стола, большая табличка со всей бухгалтерией за последний месяц — лежит посредине и немного развернута вправо. Деревянное, с искусной резьбой кресло с подлокотниками и высокой спинкой, изготовленное лучшими вавилонскими мебельщиками, все так же отодвинуто к стене.

Вот… под рукой нет стилуса. Тамкар помнил точно: накануне, когда уже была глубокая ночь, он, закончив работу, уронил на пол бронзовый стержень, и тот, ударившись о левую ножку стола, остался там до утра… Вернее, так должно было быть, но там ничего не оказалось.

С завидной настойчивостью Эгиби принялся искать стилус по всей комнате. Зажег светильник, чтобы лучше видеть в укромных уголках, под полками, под сундуком, в щелях в полу…

Пропажа обнаружилась около дверей: закатилась за порог, в небольшую выемку. Вернувшись к столу, Эгиби принялся рассматривать стилус — самый обыкновенный, каких видел, наверное, десятки. Разглядывал, как нечто очень ценное. Отчего? Мелкая вещица подарила подсказку: кто-то побывал этой ночью в его кабинете, что-то искал, был осторожен и крайне осмотрителен, но потом, видимо, случайно, задел ногой лежащий на полу стилус, и тот его выдал.

…К тому времени, когда проснулся весь дом, со сверками было покончено. Теперь можно и позвать кухарку Рахиль. Та, зная, что от нее требуется, тотчас принесла тарелку овсяной каши на молоке.

Во время завтрака хозяин дома обычно планировал свой распорядок дня. Эгиби обладал цепкой памятью, а особые качества его характера позволяли, однажды что-то наметив, следовать сему неуклонно и почти обреченно. Так было и сегодня. С утра зайти к Велвелу, выяснить, с какой стати он предоставил одному из заемщиков крайне низкие проценты; после этого, как раз по пути, навестить стражника Нинурту, задержавшегося с выплатой долга — что неприятно, связываться со стражей не хотелось. Оттуда попасть во дворец, чтобы встретиться с первым министром царя Набу-Рамой и обсудить размер ссуды, необходимой для продолжения строительства дороги из Ниневии на Анат, а главное — процент по этой ссуде: царь был недоволен ее условиями и Эгиби не хотел рисковать. Во второй половине дня тамкара ждали у еврейского купца Рафаила под вполне благовидным предлогом — предложить усадьбу, которая досталась купцу за бесценок в качестве платы по непогашенному долгу. Но так как за встречей стояла мать Эгиби, проевшая ему всю плешь этой просьбой, он почти наверняка знал: ему хотят показать старшую дочь Рафаила, чтобы склонить на брак с этой девушкой. Сам же «завидный жених» не видел в том никакой пользы, пока он вполне довольствовался Юдифью — молоденькой шлюхой, в месяц обходившейся не дороже хорошей лошади: комната на постоялом дворе, немного еды, вина, одно платье и какая-нибудь побрякушка из серебра. Жена стоила бы куда дороже. Кстати, последним пунктом в списке была как раз Юдифь, эту ночь Эгиби собирался провести как раз с ней: они не встречались почти неделю, а долгое воздержание мешало тамкару принимать взвешенные решения.

Но когда он все спланировал, в дверь дважды постучали. Затем дверь осторожно приоткрылась, и в щель заглянул Давид, его секретарь. Он шмыгнул острым носом, захлопал подслеповатыми глазами и, зная, что его хозяин не переносит шума, тихо доложил, протягивая табличку:

— Мой господин, принесли послание от Ашшур-дур-пании.

— Что за крики были этой ночью? — поинтересовался Эгиби, по привычке оглядываясь вокруг: не осталось ли чего лишнего, что могло выдать его тайны.

— Пожар. Горел храм Ашшура.

Это было довольно далеко отсюда и вряд ли могло иметь какие-то финансовые последствия для тамкара, поэтому он безразлично пожал плечами. Куда хуже было то, что весь его распорядок дня, продуманный так надежно и основательно, мог быть нарушен в одно мгновение по чужой воле.

Эгиби заерзал в кресле.

— Ступай, я позову, когда ты будешь нужен.

Послание было кратким — Ашшур-дур-пания просил о небольшой, но срочной беспроцентной ссуде для его родственника Син-Ахе, одного из младших конюших царя, с обещанием отдать весь заем до двадцатого тебета.

У Эгиби от этой вести пересохло в горле. Какое-то время он, сжавшись в комок, сидел в кресле, потерянный и беззащитный, пытаясь привести мысли в порядок, настороженно прислушиваясь к звукам снаружи: к детскому смеху, ржанию лошади, перестукиванию молота о наковальню в его кузнице, к лаю собаки, почти неслышному на этом фоне птичьему гомону.