Единственное, в декабре, еще до больших снегов и морозов, возле Ладоги видели Костяной маскарад, процессию живых мертвяков числом около сотни: налипшие на скелеты прах и гнилое мясо, волокущие за собой на цепях гробы и ржавую повозку на огромных колесах, с водруженным на ней высоченным крестом, свитым из костей, веток и хвороста, с приколоченной гвоздями, истошно воющей тварью, похожей на человека с содранной кожей, только ростом сажени в три и с раздувшейся, бугристой башкой. Может, хотели вымолить у Бога прощение, а может, пытались Господа оскорбить. Хер этих мертвяков разберешь. Процессия вышла из чащи, перепугала окрестные села и удалилась по древней, мощенной плоским камнем дороге, ведущей из ниоткуда и в никуда.
Костяные маскарады, взявшиеся непонятно откуда, шлялись по лесам еще со времен Пагубы. Первый попал в летописи в марте 1309-го, второй засвидетельствовали через три года, следующий через десять, а потом процессии мертвецов то появлялись, то исчезали, став одной из диковин новгородской земли. Одни поговаривали, будто это останки давно сгинувших народов, поднятые колдовством, а другие утверждали, будто мертвецы заблудились между мирами и отныне обречены вечно скитаться в поисках непонятно чего. Главное и самое странное — вреда от Костяных маскарадов не было вовсе. Если вся прочая нежить стремилась уничтожить живое, то маскарады попросту игнорировали деревни, села и встречных людей.
Из тьмы нарождалась новая тьма и погибала во тьме, считая дни за безвременье. Лето пришло спокойное, тихое, в меру дождливое, и Рух Бучила, известный защитник обиженных им же самим, уже настроился на мирные месяцы, но, как известно, хочешь рассмешить Господа — расскажи ему о своих планах. В день июня семнадцатый в Нелюдово нагрянули конные, числом в дюжину, запыленные, усталые, провонявшие конским потом и порохом. В селе не задержались, напоили лошадей и сразу помчались на Лысую гору, к проклятым развалинам. Бабы и старухи крестились, девки краснели, а восторженные мальчишки с криками бежали за всадниками, затеяв на окраине игру в охоту на нечисть, переросшую в драку, ибо никто не желал нечистью быть, все хотели быть суровыми воинами в зеленых кафтанах и вареной коже, с татуировкой волчьей головы на загорелых, жилистых шеях. Через Нелюдово пронесся отряд Лесной стражи, или, как их еще называли, «Волчьих голов», пограничной службы Новгородской республики, закаленной в боях с нелюдью, нечистью, бандитскими шайками и московитами. Бойцов, умевших выслеживать добычу по малейшим следам, днями обходиться без пищи в засадах, тихо подкрадываться и убивать, преследовать врага в болотах и чаще и выживать даже в Гиблых лесах.
Командиром оказался давний Рухов знакомец, сотник Захар Проскуров по прозвищу Безнос, здоровенный, неимоверно мускулистый мужик лет сорока родом откуда-то с Псковщины, дослужившийся до младшего офицерского звания из простых рядовых. Этой вроде бы незначительной мелочью Лесная стража отличалась от всей новгородской армии. После военной реформы 1654 года, проведенной на европейский манер, Лесной страже присвоили название егерской службы и единственной разрешили оставить старую систему званий, в качестве признания былых заслуг и подчеркивания особой роли подразделения. Но вольность с производством в офицеры рядовых попытались отнять. Где это видано, чтобы мужичье сиволапое в командирах ходило? «Волчьи головы» противиться не стали, умным людям в Новгороде видней. Прислали им дворянчиков-офицериков, распределили по сотням, отчитались в успехе. А потом дворянчики стали массово умирать. Уйдут в патруль, и с концом, все вернутся, а они нет, прямо беда. Армейская контрразведка сбилась с ног, выискивая причину, «Волчьи головы» на допросах разводили руками, дескать, служба опасная, самые лучшие первыми гибнут всегда, а может, болезнь какая срамная напала, хер его разберет. Офицеры продолжили умирать. Когда счет погибших перевалил за два десятка, нововведение тихонько свернули, вернув Лесной страже былые порядки. По странному стечению обстоятельств прекратилась и смертельная эпидемия среди новеньких офицеров-дворян. Так уж исстари у «Волчьих голов» повелось, командовать может только человек, поднявшийся из самых низов, прошедший огонь, воду и медные трубы, знающий службу и заслуживший уважение однополчан, и не было разницы, граф ты или провонявший дерьмом золотарь с Плотницкого конца.