После короткой остановки царская процессия снова двинулась ко дворцу, но теперь уже стражникам пришлось расчищать дорогу от напирающей, ревущей в исступлении толпы, пришлось поработать щитами и копьями, напомнить жалким людишкам, что они есть пыль под ногами великого владыки, что не пристало им вставать на пути царя всех царей, что имя его свято, а помыслы чисты.

— Назад! Грязный раб! — кричал один из воинов, отталкивая к обочине молодого долговязого раба, попытавшегося поднять с брусчатки серебряное украшение, в сутолоке обороненное его хозяйкой на землю.

— Нет, нет! Не бейте его! — заступилась за раба девушка в богатом хитоне[17]. — Хатрас, оставь его. Оно того не стоит.

Она была невысокого роста, бледная, болезненного вида, худенькая, с неправильными и совсем мелкими чертами лица, и только лучистый свет ее черных глаз мог привлечь внимание мужчины.

Ее звали Элишва. Элишва, дочь учителя Атры, сестра царского писца Мар-Зайи.

Раб же, сопровождавший ее, был скифом, о котором ее брат рассказывал Арад-бел-иту.

3

За два года до падения Тиль-Гаримму.

Урарту. Окрестности города Эребуни[18]

Гор и Асатур, сыновья достопочтимого Киракоса, наместника Эребуни, восемнадцати и семнадцати лет, тонкие и невысокие, будто девушки, безусые наглецы в дорогих одеждах с коротко стриженными черными волосами, возвращались домой из царской столицы без охраны, во всем полагаясь на резвость своих прекрасных несейских скакунов[19] вороной масти.

Обычно дорога из Тушпы[20]в Эребуни занимала восемь суток. Братья вознамерились сократить ее вдвое: пробирались горными тропами, переправлялись через водные преграды, не тратя время на поиск брода или моста, и совсем мало спали. На третий день, едва рассвело, они оказались у реки, за которой начинались земли их отца.

Белесый туман пятился в низины, воздух наполнился звонкими перепевами птиц, но небо все еще оставалось серым, неторопливо встречая день. Братья ехали в полудреме, позабыв об осторожности, мечтая о мягких перинах и сытном обеде. Гору даже приснился сон. Приятный, цветистый, такой осязаемый… Он гнался за девушкой, которую повстречал на свадьбе друга, но черноокая красавица все время ускользала, смеялась над ним и, вбегая в речку, обдала его брызгами. Он бесстрашно бросился за ней в ледяную купель, провалился с головой в омут, а вынырнув, вдруг услышал тревожный и тихий голос брата:

— О боги!

Одновременно до него донеслось ржание лошади — чужой лошади! — и то, как его Ворон ей призывно ответил. Чувство опасности можно было сравнить лишь с той же ледяной купелью.

Гор сразу открыл глаза и увидел впереди, по ту сторону брода, не меньше десяти рыжебородых косматых воинов в кожаных доспехах, на низкорослых пегих лошадях. Остановившись, чужаки жадно присматривались к нежданно-негаданно свалившейся им легкой добыче и о чем-то переговаривались.

— Скифы, — протолкнув комок в горле, сказал Асатур. — Думаешь, не пропустят?

— Ты предлагаешь сунуться им в лапы? Поворачиваем. Не торопись. Переправимся выше по течению. А погонятся — без труда оторвемся. Ни Ворона, ни Задиру им не догнать.

— Глянь-ка.

Один из скифов подняв руку, двинулся им навстречу, знаками призывая не бояться его.

— Может они заблудились? Или от нас едут? У царя Руса с ними мир. Подождем?

— Ох и не нравится мне это, братец…

Кочевник ехал, выпустив поводья, положив руки на бедра, словно показывая, что не собирается браться за оружие. Он был ненамного старше братьев, но долгие походы, частые схватки с врагом, невзгоды, да и вся кочевая жизнь гораздо раньше превратили его во взрослого мужчину.

Лицо у него было почти квадратное, лоб высокий, зеленые глаза — немного раскосые и широко расставленные, рот прятался в короткой, но густой светлой бороде. Русые сильно взлохмаченные волосы свободно ложились на плечи. Худой, но высокий, он смотрелся на своем скакуне почти смешно, как на пони, однако холодный взгляд кочевника подавлял всякое неуместное желание над ним издеваться, а лук, испещренный множеством зарубок — свидетельств чужой смерти, — взывал к уважению.

Приблизившись, он заговорил на их родном языке, хотя и с заметным акцентом.

— Меня зовут Хатрас. Мы не тронем вас. Оставьте нам своих лошадей — и можете идти, — изложил он условие скифов.

Братья переглянулись. Уж лучше смерть в бою, чем такое бесчестие.

Но сначала кое-кто поплатится за свою дерзость.

Кинжал, спрятанный в голенище, незаметно лег на ладонь, и в то же мгновение рука Асатура выстрелила, как праща, в сторону переговорщика. Тонкий клинок ударился врагу в грудь, на четыре пальца выше сердца, свалив ездока на землю.

[17] Хитон — мужской хитон делали из прямоугольного куска ткани, сложенного пополам по вертикали и перехваченного на плечах пряжками. Хитон всегда подпоясывался. В Ассирии его длина зависела от возраста и социального положения человека. Чаще всего одежда доходила до колен, но жрецы и должностные лица носили длинные (до лодыжек) хитоны. Воины, напротив, обычно укорачивали их до самых бедер.

[18] Эребуни — древний город государства Урарту, находился на окраине современного Еревана в Армении. Был основан царем Урарту Аргишти I в 782 году до н. э. в качестве опорного пункта для закрепления урартов в Араратской долине.

[19] Несейские скакуны — одна из самых древних пород лошадей, прямой потомок арабских скакунов и ахалтекинцев. В Древнем мире несейские (ниссейские) лошади ценились наиболее высоко и, как правило, могли принадлежать лишь аристократии.

[20] Тушпа — столица Урарту периода его расцвета. Располагалась на берегу озера Ван, на западной окраине современного города Ван.