— Это бесчестно, — сдержанно улыбнулся Нимрод. — Не уверен, что эта колесница вообще способна разогнаться в степи.
— Почему же, кони у него отличные.
— Больше двух стадиев[16] они ее не протащат. Устанут.
— Я видел колесницу, которую ты подобрал для принцессы Хавы, — сказал царь, пристально посмотрев на возничего. — Не слишком ли много времени она стала уделять лошадям?
Нимрод заметно побледнел и пробормотал:
— Я твой верный слуга, мой повелитель…
Шестнадцатилетняя Хава — младшая дочь Арад-бел-ита и любимица деда — в последний месяц перестала скрывать от двора свои отношения с колесничим, и это сразу стало темой для сплетен. Тем, кто говорил, что это хорошая партия, ведь Нимрод происходит из знатного и древнего ассирийского рода, непременно напоминали о плохой наследственности: когда-то в измене обвинили и казнили его дядю, а затем отца. Пустое — не совершив ошибок, на этой должности можно продержаться очень долго, отвечали им оппоненты, это не кравчий, не казначей или астролог, чье положение может измениться в любой момент. Но и те и другие вспоминали о капризном, ветреном и совершенно непредсказуемом нраве принцессы.
Син-аххе-риб баловал свою внучку; он не собирался давать ей наставления и меньше всего хотел расстраивать запретами, поэтому только усмехнулся в ответ на изъявление покорности колесничего и сказал:
— Только не дай ей оседлать себя…
Если бы Нимрод мог, он тотчас бы пустил лошадей во весь опор, чтобы ворваться на царской колеснице во дворец и пасть к ногам принцессы. Ведь царь только что благословил их любовь. Но юноша сдержал эмоции и лишь представил, как будет носить Хаву на руках, целовать и дарить ласки.
Голос господина опустил его на землю:
— Царица.
Одно лишь упоминание о Закуту привело Нимрода в скверное настроение. Только она открыто выражала свое недовольство выбором Хавы.
— Ну скажи, разве она не умна? И как мне теперь с ней ссориться и отстаивать свою правоту, — покачал головой Син-аххе-риб.
Царица Закуту выехала навстречу повелителю в колеснице, но вместо возничего лошадьми управлял ее десятилетний внук Ашшур-бан-апал.
— Он хорошо держится, — одобрительно заметил Нимрод.
— Ашшур всегда уверен в себе. Ума и ловкости ему не занимать. Единственное, чего не дали ему боги, это крепкого здоровья. Поэтому она и сдувает с него пылинки.
Как только колесницы поравнялась, Закуту сошла с повозки, держа за руку Ашшур-бан-апала. Син-аххе-риб троекратно расцеловал жену под одобрительный гул толпы, взял внука и, подбрасывая над собой, приговаривал:
— Как он подрос, как он подрос!
— Осторожней! У него закружится голова, — забеспокоилась царица и, потянувшись на цыпочках к уху мужа, едва слышно произнесла: — Утром у него шла кровь из носа.
«Знает ведь, что мне нравится», — не без удовольствия подумал о жене Син-аххе-риб, почувствовав, как от горячего шепота в нем просыпается страсть. Закуту знала все его слабости, капризы и желания. Она долго, очень долго оставалась его единственной женой, но и теперь, много лет спустя, он нередко приходил в ее покои, чтобы разделить с ней ложе.
Закуту и в сорок пять выглядела еще очень молодо. Единственные роды нисколько не испортили ее стройную миниатюрную фигуру, ее смуглой бархатистой коже могли бы позавидовать и шестнадцатилетние красотки, большие смоляные глаза по-прежнему горели, а алые губы благодаря каким-то женским ухищрениям всегда оставались влажными и зовущими. Черные завитые волосы были аккуратно уложены в несколько рядов и перехвачены бриллиантовыми нитями. Голову покрывал венец с индийскими изумрудами. Длинное прямое ярко-синее платье с узкими рукавами из тончайшей финикийской ткани с богатым орнаментом в талии стягивал широкий пояс, усыпанный бусинами из красного сердолика, агата, яшмы, нефрита и афганского лазурита. Царица надела величественно-красивые тяжелые серьги из горного хрусталя, поднесенные ей царем на двадцатилетие их свадьбы, и дивное по красоте жемчужное ожерелье, которое появилось у нее после рождения Ашшур-аха-иддина, на обе руки — серебряные браслеты с дорогими алмазами, подарок на ее последний день рождения.
— Я скучал без тебя, — тихо прорычал царь, ставя внука на землю.
Царица ласково улыбнулась.
— Я рада это слышать. Могу ли я просить тебя о небольшом подарке, мой господин?
Син-аххе-риб не успел ни нахмуриться, ни рассердиться: Закуту кокетливо коснулась пальчиком его губ и снова зашептала на ухо.
— Да, да, да. . . — охотно согласился с ее просьбой повелитель Ассирии, сдаваясь перед женскими чарами.
Он дал ей слово, что до окончания пира не будет встречаться ни со своими сановниками, ни с министрами, ни со жрецами и не станет обсуждать ни с ней, ни с кем другим дела государственные.
[16]