Когда вы молоды, полны сил, надежд и веры, даже кинжал, приставленный к горлу, к вашему горлу, холодный и такой реальный, станет свидетельством вашей абсолютной и безусловной правоты, независимо от поступков, послуживших всему причиной. Категоричность всегда была свойственна молодости, в этом ее привилегия, в этом ее сила, и в этом ее слабость. Однако с возрастом вы меняетесь. Да, да, мудрость так же часто ошибается и нередко проявляет трусость, пряча за фасадом здравого смысла обыкновенный расчет, но только у мудрости есть преимущество, которое в девяти случаях из десяти приносит уверенность в том, что вы поступили правильно, — жизненный опыт, полагающийся на долгие раздумья.

У царя было достаточно времени, чтобы понять, насколько серьезными могут быть последствия и принятого им трудного решения, и неприятного поражения сына.

Дорога от Тиль-Гаримму через Мелид[4]до Ниневии заняла у царя и его свиты пятнадцать жарких и ветреных дней: останавливались сразу после захода солнца, окружив лагерь тяжелыми колесницами со штандартами их высокородных хозяев, ставили богатые шатры, отдыхали, много пили и ели, одно неудобство — выезжали на рассвете. Син-аххе-риб спал мало, и к этому надо было привыкнуть. Гонец от Арад-бел-ита — пятый, в сменяющейся друг за другом связке посланцев, — нагнал их на второй день после выхода из оловянной столицы Ассирии[5]

Мар-Зайя, допущенный в шатер к царю сразу после получения донесения, прочел слово в слово его содержание, поклонился и замер.

Син-аххе-риб долго и сурово молчал, потом приказал повторить те места, где говорилось о потерях, пленных ассирийцах, отступлении и заточении под стражу Гульята.

«…потери войска нашего составили убитыми тысяча сто двадцать семь человек, ранеными четыре тысячи восемьсот сорок два человека, — монотонно пересказывал по памяти Мар-Зайя. — Свыше двухсот человек враг забрал в плен. Я принял решение оставить лагерь и отойти к Тиль-Гаримму. Киммерийцы меня не преследовали… твоего туртана мне пришлось взять под стражу за неповиновение, о чем не жалею, но жду твоего праведного суда».

Царь никогда не сомневался в Арад-Бел-ите, ни в его праве на престол после смерти Ашшур-надин-шуми, своего первенца, ни в полководческих или административных талантах, но — видел в нем свое отражение и начинал этого бояться.

После падения Вавилона мир изменился. Это был не Тиль-Гаримму, не Дамаск или Иерусалим[6], чьи судьбы для сынов Ашшура никогда бы не перевесили на чаше весов благоразумие, благополучие и благочестие. Мысли ассирийцев были далеки от них, а связи ничтожны. Другое дело — город, чья братская любовь хоть иногда и отдавала горечью, все равно оставалась частичкой души самой Ассирии, и растоптать ее оказалось ошибкой.

Неожиданно для себя Син-аххе-риб столкнулся с силой, которой ничего не мог противопоставить: он не мог послать войска, потому что не ведал, где и с кем воевать, не смел отдать приказ казнить, потому что тогда пришлось бы отправить на плаху половину своих подданных, не знал, как купить благосклонность пусть не богов, так хотя бы жрецов, пророчивших ему беспросветное будущее, а стране — погружение в пучину хаоса. Хаос — вот что ждало его родину, вступи на престол Арад-Бел-ит. Десять лет назад Син-аххе-риб был бы только рад решительности и непреклонности своего сына, а ныне… понимал, что подобные действия взорвут сегодняшний шаткий мир между троном и всей Ассирией.

Вспомнив о писце, Син-аххе-риб, спросил:

— Ты когда-нибудь бывал в Вавилоне?

— Да, мой повелитель. Еще мальчиком.

— Родственники?

— Мой дядя держал там мебельную мастерскую, но он разорился еще до…

— Я понял тебя, — не дал ему закончить Син-аххе-риб, не желая ничего слышать о гибели древнего города. — Ты успел познакомиться с царицей, пока был при дворе?

— Нет, мой повелитель. Но я слышал, что она очень умна.

— Это-то и опасно. Если когда-нибудь решишь взять себе жену, бери глупышку. Красота — все что требуется женщине… По приезде в Ниневию подними в архивах и судах все расписки, купчие, реестры — словом, все, что касается земель и богатств Вавилона, кому и что принадлежало, кому досталось и почему, разберись в этом, но тайно. Составь перечень вельмож, кто больше всех на этом потерял, — сказал Син-аххе-риб, и мысленно продолжил: «А я сравню его с тем, кто мною недоволен».

— Мой повелитель, я уже делал такой перечень по поручению Набу-шур-уцура, для Арад-бел-ита. Перед походом на Тиль-Гаримму.

— Вот как… И много там имен?

— Четыреста семьдесят четыре.

— Длинный ряд… А из ближайшего окружения?

— Придворный астролог Бэл-ушэзибу, казначей Нерияху, Скур-бел-дан — наместник Харрана… а также… у меня нет доказательств, но по некоторым признакам, скорее косвенным, чем прямым…

[4] Мелид — древнеармянский город на реке Тохма (древнее название притока верхнего Евфрата, начинающегося в Таврских горах). Находился в окрестностях совр. г. Малатья в Турции. Известен с XIV в. до н. э. Примерно с XI в. до н. э. царство Мелид — данник Ассирии. После разграбления в 712 г. до н. э. ассирийским царем Саргоном II город приходит в упадок.

[5] Из оловянной столицы Ассирии — тот же Мелид, в окрестностях которого в древности добывалось олово.

[6] После падения Вавилона мир изменился. Это был не Тиль-Гаримму, не Дамаск или Иерусалим — ассирийцы и вавилоняне принадлежали к одной этнической группе, так называемых восточных семитов. Они имели общий язык, практически один и тот же пантеон богов, жили по одним законам (речь идет о законах Хаммурапи), хотя определенные различия в их культуре все-таки существовали.