В этот раз МММ приземлилось куда быстрее и жестче, чем в моей прошлой жизни. Вывод такой чудовищной суммы стал известен очень быстро, и по Москве со скоростью пожара в джунглях покатился нехороший слушок от одного человека «в теме» к другому. Наверное, я был не самым умным на свете, но совершенно точно оказался самым быстрым. И, скорее всего, в офисе МММ сидело еще несколько агентов, присматривающих за финансовым благополучием этой компании. Многие из тех, кто вложился в пирамиду по-крупному, меня прекрасно знали, дураком не считали и вполне обоснованно терпеть не могли. А потому буквально через день-два ряд очень серьезных людей, как в чинах, так и с бандитскими эполетами на плечах пришли получить свое с процентами. И вот тогда окошко кассы захлопнулось, больно прищемив им носы. Если тонкий поток частников, уносящих денежки в авоське, МММ пережило бы, то еще нескольких десятков КАМАЗов налички у него просто не было. А именно столько нужно было, чтобы выкупить у всех вкладчиков акции по заявленной на тот момент цене.
Руководство МММ попыталось принять единственно верное решение: оно временно прекратило платежи и вступило в переговоры с уважаемыми людьми. Оно, руководство, подумало, что если расплатится с одним крупным вкладчиком, то так купит себе крышу и небедную жизнь, кинув всех остальных. Только вот дураков воевать против всего мира не нашлось, и офис на Варшавке мигом превратился в осажденную крепость. Тысячи людей окружили его мутной волной, сжимая в кулаке заветные акции. Тут все до одного знали, что это кидалово, но возмущались совершенно искренне, считая, что уж с ними-то расплатиться просто обязаны. Ведь они влезли в долги и продали квартиры, чтобы успеть выдернуть кусок мяса из пасти голодного крокодила.
А на меня навалилось столько проблем, что я едва мог вздохнуть. Йосик как угорелый скупал валюту, чуть не отправив в нокаут российскую финансовую систему, мы с Троллейбусом готовили спецоперацию по эвакуации ее через границу, а Профессор бился как лев с крышей МММ, искурив в закрытых кабинетах Советской годовой запас сигар за неделю. На него, брызгая слюной, бросались люди, позабывшие о понятиях. Они угорели на дикие бабки и хотели вытащить хотя бы свое. Причем почему-то вытащить их с меня…
— Хлыст, — услышал я в трубке усталый голос. — Подъезжай. Я, в целом, разрулил, но тебе тут появиться надо. У людей вопросы остались.
В общем, уже через час я оставил братву, которая планировала переброску групп сопровождения в Латвию, и поехал в Советскую, перед которой даже припарковаться сегодня было сложно — столько было черных мерсов и бэх у входа. Просто выставка достижений немецкого автопрома. Хотя… нет, тут есть даже пара Бентли. Поднимаются люди. А чего тогда на жизнь жалуются, непонятно. У меня вот Бентли нет. Катаюсь как лох на бронированном Мерседесе. Я его получил, наконец. А то после того случая с Борисом Абрамовичем не по себе стало. Это мне 7 июня вспомнился, когда рядом с кортежем Березовского взорвали припаркованный автомобиль. Он так испугался, бедняжка, что из машины в собственный офис идет теперь через коридор из стальных листов, которые выставляет его охрана. Да когда же это все закончится…
Зал ресторана полон братвы, и я киваю Руле: приземляйся, мол. Он падает за столик рядом с такими же секьюрити тел, как и сам, и щелкает пальцами официанту. Он большой, ему кушать много надо.
— Приветствую честную компанию! — лучезарно улыбнулся я кунсткамере, достойной музея имени Ломброзо и, по тюремной еще привычке, руку никому не подал. Это действие серьезное, а то вдруг зашкваришься еще. Сейчас мода меняется, братва в шоу-бизнес вкладывается. А там держи ухо востро, та еще петушатня. В общем, ну его на фиг. Имею право!
— Люди интересуются, Хлыст, — слово взял Лакоба как самый старый и выдержанный из всех. — Вот как так получается, что ты заработал там, где остальные потеряли? В непонятках мы.
— Это объяснить легко, — ответил я, добавив свою струю в клубы табачного дыма, в которых едва можно было разглядеть перекошенные от любви ко мне лица товарищей по нелегкому ремеслу.
— Ну, попытайся, — ответил старый вор. — А мы послушаем.
— Понимаешь, Лакоба, — начал я. — Тут люди собрались умные и фартовые, и разговаривать я с вами буду как с умными. Потому как умные, но нефартовые сейчас лежат на Ваганьковском кладбище, а нефартовые и глупые…
— В твоем крематории на Хованском сгорели, — хохотнул кто-то на дальнем конце стола, а по столу пробежал короткий смешок. Тут многие были постоянными клиентами нашего, так сказать, ритуального бизнеса.