— Сколько у них там денег скапливается? — спросил я, когда выслушал доклад о текущей ситуации.

— Там такой бардак, Сергей Дмитриевич, — помялся особист, — что этого толком никто не знает. Точнее, знает главбух, и то примерно, плюс-минус несколько миллионов. Они наличку считают КАМАЗами.

— Чего? — раскрыл я рот.

— Ну да! — развел руками Николай Дмитриевич. — Так и говорят — одна фура бабла, две фуры бабла… У них касса — это огромная комната, которая купюрами до потолка забита. А бардак в этой конторе такой, что если оттуда пара тонн денег пропадет, то могут сразу и не заметить. А главный их, Мавроди, большого ума мужчина. Но он в такие мелочи он не вникает. Ему плюс-минус миллион долларов погоды не делает. У него уже сейчас выплаты в день больше, чем во всех остальных банках страны вместе взятых. Это такая афера, я вам скажу, что история с авизо отдыхает.

— КАМАЗами… — завистливо протянул я. — Деньги считают КАМАЗами! Да чтоб я так жил! Я хочу выпотрошить эту контору. Мне как раз для полного счастья двух-трех фур бабла не хватает…

* * *

Дожить спокойно до июня мне не дали, потому что главный носитель демократии приперся в Россию уже в начале мая. Видимо, ему не терпелось привнести свободу в нашу измученную тоталитаризмом страну. И надо сказать, он смог меня изрядно удивить…

— Что тут происходит? — подозрительно спросил я Йосика, когда приехал в банк. — Чего это они тут плач устроили? Умер кто?

Прямо в вестибюле банка стояли, обнявшись, две тетушки в застиранных блузках и поношенных туфлях, которые рыдали друг другу в плечо. Если бы я не знал, что сейчас на улице стоит одна тысяча девятьсот девяносто четвертый год от рождества Христова, то мог бы даже подумать, что они плачут от счастья. А чему можно радоваться в это время, мне было решительно непонятно. Люди всех возрастов и обоих полов гасили себя техническим спиртом, чтобы не видеть того лютого мрака, в который провалилась их страна. Люди побогаче гасили себя по-другому, но общей картины это все равно не меняло. Счастливых людей я видел только в песочнице и в загсе, особенно если у невесты сильно выпирал живот.

— Фонд Сороса лучшим учителям страны грант выдал, — шепнул мне Йосик. — По две тысячи четыреста долларов, прямо в руки. Без всяких там налогов, министерств и областных отделов народного образования. Чиновники хотели было те денежки попилить, но увидели шиш. Я слышал, злые они на этот фонд, просто сил нет. А эти тетки только что деньги в кассе получили и до сих поверить в свое счастье не могут. Вчера одной даже с сердцем плохо стало. Я сказал для такого случая валидол в оперзале держать.

— И как же они определили, кому надо денег дать? — засомневался я.

— Студентов-первокурсников опросили, — развел руками Йосик. — Двадцать пять тысяч человек. Я даже не знал, что так можно. Никаких конкурсов, никаких отборочных туров, где одни блатные побеждают. Просто и легко восемь тысяч человек получили живые деньги. Зарплату за февраль, что интересно, еще не получили, а этот грант — вот он, уже в кошельке лежит. Я, Сергей Дмитриевич, даже сомневаться начал: а может, Сорос этот не такая сволочь, как мы о нем думаем?

— Даже не сомневайся, именно такая, — без тени улыбки ответил я. — И даже хуже. И очень скоро ты это поймешь, когда у нас нефтяную компанию забирать будут.

— О-ох! — поморщился Йосик. — Умеете вы настроение поднять.

— Сергей! — я взял трубку, которую поднес мне Руля. — Аарон. Узнал? Плохо, не быть мне богатым. Завтра у тебя серьезный гость в казино. Ты понял, о ком я. В двадцать один ноль-ноль. Постарайся не ударить в грязь лицом.

В трубке раздались гудки, а я выдохнул. Вот и все. Меня ведь теперь даже не спрашивают, меня просто ставят в известность. Вот каково быть губкой. Придется исполнять как проклятому. И я буду исполнять… Ни слова против, только милые улыбки и неописуемый восторг на лице. Ведь папуас счастлив, что белый господин позволил вылизать свои ботинки. Папуас вылижет их дочиста, да так, что они блестеть будут.

Прибытие Джорджа Сороса в казино получилось крайне торжественным. По крайней мере, два джипа сопровождения с мигалками и пяток секьюрити с оружием внушали почтение даже мне. Как я отличаю охранника от секьюрити? Да очень просто. У секьюрити витой проводок идет к уху, у него загадочное выражение лица, без малейшего признака эмоций, и обязательные черные очки, которые делают их всех похожими на выпускника какого-то дурацкого инкубатора. И вот на хрена это очки нужны, скажите на милость? Неужели в них стрелять удобнее? Но не мне со свиным рылом судить о таких высоких материях. Мое дело — накрыть уважаемым людям богатый стол и улыбаться. Все же я первый раз в жизни вижу человека, который отправил в нокаут британский фунт. С таким пообщаться — все равно что кошелек на улице найти. Легенда, черт бы его побрал!