Я старалась навещать родителей каждые пару месяцев, но в итоге получалось не чаще, чем раз в полгода. Эд со мной никогда не ездил. У него какая-то тайная (ни разу в общем-то не тайная) обида на родителей. Для него все делилось на черное и белое. Родители уехали и бросили его – черное. Я осталась и заботилась о нем – белое. Это не потому, что он плохой и не потому, что не умеет жить. Просто для него все устроено иначе. И в этом вина наших мамы и папы, а не его.
Они не знали, что я приеду. Мой утренний звонок в их дверь – настоящий новогодний (сейчас так-то еще осень, но это неважно) сюрприз, а вместо подарков привезла им свой нервный срыв, который обрушила на них прямо с порога. Ничего не сказав, я начала плакать и зарылась в мамины объятия так глубоко, что забыла о существовании остального мира.
В себя пришла только через пару часов, когда лежала на неудобном диване, а мое лицо облизывал родительский мопс Рич. Для меня все переросло в какую-то трагикомедию. Вместо нормальной реакции я то и дело выдавала неправильное, совсем нездоровое, поведение: сорвалась на истерический смех там, где следовало бы заплакать, рассказала об убийстве с улыбкой на лице и подшутила над тем, что Эда чуть не грохнули, ударив чем-то тяжелым. Родители прикрывали рты рукой, пугаясь меня саму куда больше, чем всех моих рассказов вместе взятых.
– Ева, дорогая, какие убийства, какие расследования? Ты же не полицейский, помнишь? Ты работаешь в больнице, ты помогаешь людям. Таким, как твой брат. Ну, давай, вспоминай, – мама говорила со мной, как с умалишенной, медленно проговаривая каждое слово.
Папа выглядел сосредоточенным. Похоже, он воспринял мои слова всерьез, потому что в какой-то момент дернул маму за рукав халата, призывая ее тем самым к тишине.
– Ты знаешь, кто убил этого мужчину и напал на нашего Эдуарда? – спросил он.
– Если бы я только знала, пап… Чем больше стараюсь помочь, тем хуже делаю другим и самой себе. Хоть яму копай и полезай туда, – снова подступили слезы, мешающие говорить.
Мама подсела ко мне и ласково обняла.
– Так это все правда? Ты помогаешь полиции в расследовании?
– Помогаю или делаю хуже. Но, да, я влезла в это расследование по самые уши.
– Ох, Ева, – мама прижала меня к себе, видимо, не найдя слов для утешения. Да и откуда она их возьмет? Не каждый же день приходится успокаивать начинающего горе-сыщика.
Отец о чем-то думал, почесывая затылок. Несколько раз он прошелся по комнате взад-вперед, взад-вперед.
– Знаешь, я до сих пор ищу ответы в нашем прошлом, – наконец заговорил он.
– О чем ты?
– Про Эдуарда и его болезнь.
– Пап… – он перебил меня, не дав договорить.
– Знаю-знаю. Тысячу раз знаю, но ничего не могу с собой поделать. Никто не ищет причину в настоящем или в будущем. Вся правда она всегда где-то там, позади нас. Мы постоянно оборачиваемся, Ева. Я вспоминаю те слова, которые не сказал и те, что сказал напрасно. Вспоминаю поступки, на которые не хватило смелости и те, за которые стыдно. Когда смотришь назад, то видишь столько всего неправильного, будто вся твоя жизнь – одна сплошная ошибка.
– К чему ты клонишь? – я искренне не понимала, куда его несет и к чему весь этот словесный порыв.
– Не знаю, – он пожал плечами. – Когда ты рассказывала о том бедняге, Филиппе, я подумал, что же это он такого натворил в прошлом, за что ему пришлось расплачиваться в настоящем?
Месть – самый часто встречаемый мотив у преступников. Наверное, на этой теории и строилось расследование Леонида. Филипп был пироманом, а значит, мог кому-то навредить. Специально или случайно – это неважно. Мы все время говорили про пожары, огонь, поджоги, потому что нам казалось очевидным, что дело именно в этом. И, если мы угадали с мотивом, и это действительно месть, то может это вовсе и не связано с тем, что убитый – пироман?
– Пап, ты молодец. Я кое-о-чем сейчас подумала. Наверное, это может помочь.
Жаль только человек, который мог бы хоть немного пролить свет на возникшие вопросы, находился сейчас без сознания. Если кто-то и знал что-то о прошлом Липпа, то это Лилия, которая так и не пришла в себя. Хотя, может, дело вообще в чем-то настолько давнем, что даже она не в курсе этого? Наверняка, Лео проработал и эту версию. Он же у нас гениальный следователь, но я все равно решила позвонить ему и сообщить эту мысль.
– В этом направлении все глухо, Ева. Все, что помнят о Филиппе школьные одноклассники, связано с его увлечением огнем. Там не за что зацепиться, поверь мне.
– Ладно, до скорого.
– Эй, ты обещала отступиться, – успел сказать он перед тем, как я его отключила.
Будто бы это легко – взять и забыть. Все мои мысли поглощены всеми этими нападениями, покушениями, убийствами. У меня в голове такой сильный хаос, что пройдет немало времени, прежде чем я наведу там порядок.