Дядя (родной дядя Рюрика) яростно взбунтовался против императора девять лет назад – как только последний приказал ему разделить власть с другим племянником, Цедрагом. Цедрагом сыном Дражко, когда-то спасенным из плена Гудфреда с помощью Рады… Что же, Славомир оказался прав – племянники были угрозой его власти! Но вместо того, чтобы подчиниться воле Людовика, он разорвал с ним все договоры – и вступил в союз с Инглингами. После чего вместе с данами напал на Саксонскую марку, осадив крепость Эсесфельд!

Вот только осада не задалась. Сыновья Гудфреда вскоре были вынуждены вернуться в Ютландию (ведь руяне во главе с Харальдом не отказались от лихого грабежа в столь удобное для набега время!), а Славомир… Спустя два года после неудачного похода Славомир был пленен собственной знатью – как только франки и саксы выступили против славян.

В конечном итоге ободритами стал править Цедраг, двоюродный брат Рюрика…

Впрочем, Харальду уже и не нужна была помощь франков. Выступив в морской поход во главе сильной рати, он высадился у Хедебю и забрал город. А после, собрав лейданг юга, двинулся навстречу Инглингам с четырехтысячным войском!

Сыновья Гудфреда между тем закончили передел власти. Двое бежали из Ютландии – но еще двое собрали всех, кого возможно, и выступили навстречу Харальду… Большое войско в полторы тысячи хирдманов им прислали свеи, врагу удалось собрать и лейданг севера – причем именно ополчение готово было драться всерьез, желая отомстить за морские набеги Харальда!

И в конечном итоге в поле встретились примерно равные рати конунгов – действующих и «конунга в изгнании». Но неожиданно для всех Хорик Гудфредссон, старший из Инглингов, предложил «Ворону» переговоры! Он согласился уступить Скьёльдунгу юг Ютландии и Фюн, сохраняя за собой север полуострова и Зеландию…

В общем-то, это было справедливое предложение – ведь под властью Харальда оказались бы земли исконно верных ему ярлов. И, безусловно, очень выгодное – ибо исход битвы двух равных ратей был не определен. Но ополчение бондов юга, неизменно несущее самые большие потери, не очень-то и рвалось в сечу. Им, как никак, еще землю возделывать – и кормить не только собственные семьи, но и хирдманов… И Харальд, тщательно все взвесив, поступил не как брат, жаждущий мести за родную кровь – а как мудрый конунг, желающих для своих людей мира и благоденствия.

Он согласился на предложение Хорика…

Так завершилась долгая и столь кровопролитная война Инглингов и Скьёльдунгов – или, по крайней мере, на время поутихла. Впрочем, семь лет мира – долгий срок! Хедебю вновь разросся – и бонды вновь размножились, распахав старые, заросшие бурьяном пашни.

Харальд же наконец-то смог озаботиться продолжением рода – вернувшись в Хедебю, он тотчас взял в жены молодую красавицу Гислу, дочь самого влиятельного из своих хёвдингов. Стоит отметить, что Гисла чем-то напоминала Рюрику Раду – хотя образ последней давно уже стерся из памяти молодого мужчины, являясь ему лишь во сне, в таких редких видениях детства…

А еще Харальд сдержал слово, некогда данное Раде – и разрешил христианским проповедникам навещать Хедебю и южную Ютландию. Пообещав суровое наказание любому, кто посмеет на них напасть! Кроме того, он запретил человеческие жертвоприношения старым богам – и это вызвало неожиданный ропот даже среди тех ярлов, кто стойко поддерживал своего конунга во всех его походах, лишениях и невзгодах… О чем стало известно и Хорику, внимательно отслеживающему события на юге Ютландии.

После смерти младшего брата он стал единовластным конунгом севера…

Впрочем, волновало ли, тяготило ли это Рюрика? Отнюдь… Ранние годы своей сознательной жизни он провел в землях ободритов – в Микилинборе, а затем и на Руяне. Бывал княжич и в Арконе, в древнем святилище Святовита – где восхитился огромными защитными валами и доблестью, да богатым воинским убранством местной стражи. Также он с интересом слушал местных жрецов, внимательно внимая их рассказам о старине – и былинам о древних героях славянского рода…

Однако он также очень хорошо запомнил мистический ужас, охвативший все его естество при виде огромного, четырехглавого идола из потрескавшейся от времени, замшелой древесины… И бурую, въевшуюся в кривые, грубо резанные уста идола кровь человеческих жертв.

Этот истукан был словно живой – или же что-то жило в нем. Что-то, что заставило сердце Рюрика лихорадочно забиться от неведанного им ранее ужаса… Отроку захотелось тотчас бежать из святилища – бежать без оглядки, забыв увиденное им страшилище! И оказаться как можно дальше и от него, и вообще от Арконы…