- И вообще! Если не собираешься сидеть за учебником, то хотя бы возьми шашки и сыграй с кем-нибудь!

- А с кем, Хозяин? – спросила погрустневшая Ангиррайя.

- Да хотя бы с этим Черки! Пусть он в себя приходит! Ему тоже досталось…

- Я поняла, Хозяин… - грустно и смиренно сказала суккуба. – Я постараюсь вести себя хорошо…

«Блин! Сколько раз я это слышал!» - я выругался про себя и вышел из комнаты, оставив суккубу переодеваться.

Но, вопреки моим опасениям, дальше вечер прошёл без каких-либо конфузов. Анги и в самом деле взяла несколько настольных игр и, поговорив с ину, стала его обучать игре в шашки, шахматы и лудо. Вскоре к ним присоединилась Сейли, помощница Рутгера. А когда я пошёл спать, в центре зала сидели все наши компаньоны и компаньонки и увлечённо играли в «Каркассон» - даже невозмутимый(до этого момента) автоматон Прошка и тот азартно вскрикивал, когда ему выпадал удачный тайтл.

Так, постепенно(не без шероховатостей, конечно) Черки стал полноправным членом нашей маленькой «общины комнаты номер семьсот два». Он перестал грустить, стал улыбаться и помогать хозяину с учёбой. Но всё равно, в его глазах(как и у Ангиррайи) иногда мелькал страх снова оказаться выброшенным…

-Слушай Филимон, извини, конечно, за бестактность, но есть у меня один вопрос, который на языке крутится… - я повернулся к нему. – Но всё никак не решусь его тебе задать…

- Он как-то связан с моим прошлым? – спросил он.

- Да. – я частенько по вечерам, в свободное время расспрашивал его о том интересном Мире, в котором он жил до того, как попал на Дорогу Миров.

- Спрашивай, - вздохнул он. – Хотя, погоди. Насколько твой вопрос «бесатактен»?

- Он касается веры. Православной.

- Фу-ух! – выдохнул он себе в усы. - Ну ты и напугал меня! Я уж было подумал, что ты о чём-то совсем личном расспрашивать будешь!

- А это что, не личное? – удивился я. – Ты ж до сих пор крестишься! И Евангелие вон, вечерами читаешь… Вместе с Псалтырью! Хотя нам тут чётко сказали, про религию, мол, оставьте это!

- Ну… Оставить-то можно, не велика задача. Вот только Бог тебя не оставит. – он с улыбкой посмотрел на меня. – Знаешь, я ведь помнил, как умирал. Чувствовал, что пришёл мой час. Молился… И всё, наступила тьма. Очнулся, как и ты, голый и в кустах. С таким же набором воспоминаний – то есть, кто я таков, и откуда – не помню. Кроме момента смерти. И решил я тогда, что мне и в самом деле, за жизнь мою грешную и бестолковую второй шанс дали, исправить то, что я там натворил. Праведником, конечно, не буду, да и не стал – черного кобеля не отмоешь до бела. Но и новых грехов решил не поднимать.

Филимон вдруг остановился, посмотрел в небо, словно надеялся увидеть там ответ, но потом снова посмотрел на меня.

- Ты об этом хотел спросить?

- Почти. Но не совсем. Уж извини, это я про Черки хотел спросить…

- А что «Черки»? что-то не так?

Я замялся.

- Ну же! – поторопил меня Филимон. - У нас через пять минут занятия начнутся! Или потом поговорим?

- - Ладно. – решился я. – Я про Черки вот что хотел спросить – он же ину, то есть собакоподобный. А собака – христианстве тоже не совсем чистое… животное. А ты с ним чуть ли не как с сыном возишься… Уж прости, но…

- Ой! Ну… - Филимон рассмеялся, да так задорно, что на нас стала смотреть вся группа. – Ну ты и насмешил… Я-то уж чего только не подумал… А ту-то…

Отсмеявшись, он вытер выступившие слёзы, и, когда мы входили в учебный кабинет сказал:

- Ну во-первых, святой Христофор, из гипербореев, он киноксефалом был, псоглавцем по-нашему, если ты помнишь.

Я согласно кивнул – Да, так и есть.

- А во вторых… Пёс у меня был. Беспородный, Тишкой кликал. Он за мной везде таскался – предан был безмерно. А я к нему… как к собаке – иной раз костью награжу, а иной раз и пинком… - Филимон вдруг разом погрустнел. – В тот, последний раз, он со мной был. И когда карбас льдиной перевернуло, я тонуть стал – как был в шубе и унтах, так камнем ко дну и пошёл. А Тишка… Он меня вытащил. Из последних сил тянул. Даже не смотря на то, что его льдиной сильно поранило. И, когда я на берег выбрался, то на него даже и не глянул… А он... Он на берегу кровью истёк…

Филимон вдруг прикрыл глаза рукой и, не глядя, плюхнулся за парту.

- Вот так, как-то… С той поры я себя и виню и корю… Да толку-то. А тут увидал бедного киноксефала. И всё, чуть сердце не выпрыгнуло – чисто тот Тишка вылитый. Вот сходил и забрал его.

- Прости… Я… Действительно бестактен… - попытался я оправдаться. – Не стоило мне к тебе с таким вопросом лезть, душу бередить…