— Хочешь, поклянусь? — сыскарь вдруг размашисто перекрестился, глядя на меня немигающим взглядом. Лоб его покрылся испариной. — Вот те крест, Пепеляев, я не в курсе был! Имеешь право не верить — но хоть сроку мне дай, чтобы все доказать. Не докажу — сам приду и голову на плаху перед тобой положу, и топор тебе дам…

— Ну-у-у-у, Иван Иванович! — я постепенно оттаивал. — Значит, все-таки третий вариант. Мы с тобой оба идиоты. Ты княгиню поспрашивай, под запись, а потом отвези меня домой. Или по ходу движения ее допрашивай…

Сыскарь замялся:

— Мы — ярыжки земские, над аристократами не…

— Я все расскажу, — кивнула Заславская. — Добровольно. Меня подставили точно так же, как и Георгия Серафимовича. Я понятия не имела о том, кто он такой, и никогда не стала бы вмешиваться, если бы видела полную картину. Заславские с этого момента не связаны никакими союзническими обязательствами с Олельковичами и Гольшанскими, так что я не буду считать уроном для чести приватную беседу с вами, господин целовальник. И есть у вас что-нибудь выпить, покрепче? Ночка нервная выдалась…

Однако, она назвала меня по имени-отчеству! Ну надо же! Это было гораздо более удивительно, чем тот факт, что медведь оказался Олельковичем. Такому повороту я совсем не удивился: логично, что все, кому я спалил крыши, ополчились против меня. И настоящие разборки, видимо, еще впереди… Особенно после того, как княгиня окажет мне ту самую услугу.

— Едемте! — махнул рукой Рикович. — Петруха, найди Серафимычу что-то из одежды… Никодим — бошки эти аристократические прибери, надо будет как-то родственникам выдать, что ли.

«Олива» моя была испорчена раз и навсегда. Вот от этого я слегка расстроился, но не сильно. В конце концов — что такое «олива»? Не Бог весть какой артефакт. Похоже, придется идти в магазин к Рыбаку — за новой, благо после войны в продаже такого добра навалом: продают и демобилизовавшиеся, и с армейских производств, которые постепенно переводятся на режим мирного времени, кое-что частникам поступает.

— Разрешите я в десантном отсеке переоденусь? — вежливо попросил я, когда Петруха — один из ярыжек, протянул мне стопку сыскарской формы без знаков различия. — Побеседуйте пока на улице, как-то неудобно афедроном перед дамой светить.

— Пф! Чего я там не видела?.. — фыркнула Заславская, прихлебывая что-то крепкое из чьей-то фляжки, но осеклась после того, как я погрозил ей пальцем.

Тоже мне!

* * *

Пока ехали — выяснилось, что идиотами были мы все. Рикович долго мучил вопросами Заславскую, куда-то звонил, орал в телефон, что-то печатал в планшете… Я, честно говоря, задремал. Было далеко заполночь, ближе к трем часам, так что урвать кусок сна я стремился со страшной силой. И потому, когда Рикович ухватил меня за плечо и затряс, рыча что-то невразумительное, прийти в себя мне удалось далеко не сразу.

— Курбский! Курбский, сука! — с шалыми глазами повторял Иван Иванович.

— А? Что? Какой… — доходило до меня туго. — А, Курбский? Да! Был один, въезжал по блокпосту, у него какое-то свидание было там, в «Бегемоте»…

— Не, ну охренеть теперь… — выдохнул Рикович. — Значит все-таки он, сука. Ненавижу метаморфов, ять. Вот же тварь! Значит въехал, и через двое суток — выехал! А за это время мой дорогой подчиненный — он же начальник Вышемирского уездного земского отдела успел отдать мно-о-ого странных приказов! Ща-а-ас, щас…

Он яростно принялся тыкать в телефон, а потом заорал:

— Помер твой Дробышевский! Ищите труп! Проворонили, тетери! Что, думали, дружина за вас всю работу будет делать? Они и так вам Курбского на блюдечке с голубой каемочкой принесли, а вы… Шомполами запорю!

— То есть утечку нашли, крот обнаружен? — поинтересовался я.

— Да-а-а, — странно глянул на меня Рикович.

Броневик подскочил на колдобине, головы аристократов выкатились из мешка и запрыгали по полу десантного отсека. Голова паца издавала металлический звон, ударяясь шлемом о стенки. Я откинулся на жестком сидении, закрыл глаза и приготовился уснуть. Курбские, Олельковичи, Заславские… Уроки за меня никто не проведет! Сон почти победил меня, как вдруг в полудреме меня осенило:

— Иван Иванович, это ведь кретинизм чистой воды! — заявил я внезапно бодрым голосом.

— В смысле? — резко повернулся ко мне сыскарь.

— Не пляшет! С какого перепуга Курбский бы назывался своим настоящим именем, и вообще — приезжал в земщину на шикарном электрокаре с пафосной охраной из черных уруков? — думалось плохо, но, вроде бы, здраво. — У Курбских разве наследственное заболевание — олигофрения?