— Расскажите про чиновника в министерстве и регрессию?

Павел Станислав Сапега выпучил глаза и закашлялся, а когда справился с приступом, первым, что он произнес было:

— О, курва!

Глава 4

Ретирада

— А если не наличность — а земля? Георгий Серафимович, мне Ходкевич крупно должен, — озвучил свою мысль магнат. — Если вот эту сумму мы конвертируем в земельный участок у озера Горынь? Можем провести расчеты, но в целом, думаю, еще двести-триста гектаров лишними не будут, верно?

У меня в кармане уже лежал конверт с фамилией, именем и должностью чиновника из Чародейского приказа, который по версии Сапеги, работавшего в отделе, неформально отвечал за эту самую «политику регрессии», так что — даже уйди я с пустыми руками — обиженным бы себя не считал. Все-таки Вышемир дороже денег, однозначно. Нет, наличность — это наличность. Звонкая монета всегда кстати, тем более, планов у меня — громадье, но и предложение Павла Станислава сходу отметать не стоило.

— Вы думаете, Ходкевич согласится? — засомневался я.

— А с чего бы ему отказываться? — пожал плечами магнат. — Еще и рад будет. Если б я у него долю в «Витебских коврах» стребовал, как и грозился — вот тут сильное расстройство бы вышло. А так — сговоримся! У него там охотничий домик — и только. Лес, озеро… Ничего стратегического.

Сапега не знал про нефть? Или для него нефть не была таким лакомым куском, как для игроков помельче? В любом случае, прирезать к своему домену солидный кусок — это мечта любого феодала! Так что я кивнул:

— Пусть будет земля. Записываю?

— Записывайте, Георгий Серафимович. И вот еще что: я подумаю над вашим предложением о переводе детей в вашу школу. Конечно, настоящих Сапег никто в земщину отправлять не будет, это было бы слишком опрометчиво. А вот парочку Пеговых, поголовастее — вполне.

Пеговых? Он имел в виду клановых бастардов. Рикович — бастард Рюриковичей. Бецкой — у Трубецких. У Сапег, оказывается, Пеговы. Была тут такая традиция — фамилии незаконнорожденным детям нарезать.

— Буду совершенно не против, — дипломатично поднял ладони я, отвлекаясь от письма. — Но заявление — на имя директора. Она у нас женщина деловая, я бы даже сказал — хваткая. Всякое может быть. Тем паче — в последнее время я уже заставил ее сильно понервничать, сами понимаете… Так прыгать через голову начальства и раздавать авансы я не буду.

Я писал сразу два экземпляра — под копирку, на обычном листе писчей бумаги, сидя за графским столом. Все пункты оговорены, текст мирного договора между кланом Сапег в лице его главы и мной в моем лице — составлен, оставалось только подписать.

— Прошу! — сказал я. — Подписываем — и лечите своих архаровцев, и делайте что хотите, а я пойду…

— Куда? — он так и замер с этой дорогущей перьевой ручкой в руке, начав читать рукописные строчки.

— Попутку ловить! Только вещи мне мои отдайте, в таком виде я много не нагуляю… Зима на улице, а я вот — в джинсах, пиджаке и футболке… Так себе! — я осмотрел себя с ног до головы.

Действительно — более-менее всепогодными у меня были только ботинки. Хорошие ботинки — это у меня пунктик, после прогулок по хтоням. Остальное — вот, по замку прогуливаться, в ресторане кофе пить, но никак не добираться от Браслава до Минска. Ну, то есть, перекинувшись в имаго — мог бы пешком до автовокзала добраться и морозца даже не почувствовать, но разгуливать с чудовищно обаятельным чешуйчатым видом по Браславу я не собирался.

— Миро-о-о-он! А ну, войди сюда! — гаркнул Сапега и тут же ухватил себя за голову: удар стулом — это удар стулом!

Громко орать и вообще — напрягаться до того, как будут проведены оздоровительные процедуры, человеку с такими травмами противопоказано.

Киборг вошел в кабинет пинком железной ноги, как раз между двумя росчерками пера, которые зафиксировали отсутствие претензий между мной и кланом Сапег на вышеуказанных в договоре условиях. Что характерно — фламберг выдержал. А вот дверь — она с петель слетела.

— Да, Павел Станиславыч? — определенно, отношения у этих двоих были непростыми, никак не подходящими для простого тюремщика и главы клана.

— Что там снаружи? — спросил Сапега

— Отбились, — отмахнулся он. — Мы бы и этого рыжего деятеля скрутили, да по лестнице штурмовики пошли, кажется — Олельковичей, вот и…

Скрутили бы они, как же! С другой стороны — по голове в такси меня чем-то все же приголубили, значит, и против меня средство у них действительно имеется.

— Олельковичи? Вот же курвины дети! — граф протянул мне перьевую ручку, и я тоже поставил подписи. А потом Сапега вдруг коротко хохотнул и заявил: — Вы, Георгий Серафимович, как картина неизвестного художника!