Ещё вчера была безмерно счастлива, как будто птица, высоко поднявшаяся ввысь, и дух от этого захватывало, и чувствовала крепкие крылья за спиной, а сегодня та же птица, только сложившая крылья и камнем полетевшая вниз навстречу гибели, и нет уже вокруг ни милого уютного уголка, ни прекрасных перспектив и жизни тоже нет.
Макс слышал наш разговор, и всё время молчал, пока мы ехали сначала до парковки, где я оставила машину, а потом — до автосервиса.
Он, понимая, в каком состоянии подруга, хоть я и продолжала, фальшиво улыбаясь, играть беспечность, пересел в мою машину на место водителя и позвонил приятелю, чтобы тот отогнал Porsche на ремонт в автосервис.
Я вообще не знала, где остановился Макс, где ночует, почему-то не интересовалась. Захочет — скажет сам.
Но за то, что и он не задавал лишних вопросов, была ему безмерно благодарна.
С настроением надо было что-то делать, я уже достала смартфон, чтобы по привычке заказать билет… куда угодно.
Всегда срывалась в минуты отчаяния: куда-то ехала, что-то меняла, что-то искала, так было в тот ужасный день выпускного вечера, когда после драки двух упрямцев я сбежала к бабушке в деревню, не оставшись на банкет. Так же было ещё раз.
Сегодня от бегства меня остановили два пункта: деньги, которых не было, и какое-никакое чувство ответственности, ибо близился конкурс детских театральных коллективов, намеченный на первую декаду января. Какие уж тут поездки?
Голубев нервно дёрнул переключатель передач, ставя его в положение «парковка». Заглушив мотор, он повернулся ко мне:
— Приехали.
Я по-прежнему сидела в одной позе: руки скрещены на животе, под ними небольшая дамская сумочка.
После слов Макса окинула взглядом территорию: здесь в округе в основном находились производственные помещения, лишь в стороне за ними виднелись старые трёхэтажки, вероятно, построенные сразу после войны. Мимо нас прошёл парень, а потом проехала машина в направлении бокса, двухстворчатые двери которого были распахнуты.
— Это там? — кивнула я на помещение, где остановился автомобиль.
— Да. А ты мечтала увидеть просторное светлое здание с французскими окнами, заливными полами, белоснежными стенами и современной технической оснащённостью? — зло бросил Макс. — Тогда тебе не сюда.
— Ни о чём я не мечтала. Мне бы только машинку починить. И всё.
— Вот это правильно. — Помолчав, спросил, глядя в сторону: — Можно поинтересоваться?
Я вздохнула и разрешила, понимая от этих вопросов мне никуда не уйти:
— Хочешь спросить, что я намерена делать дальше?
— Да.
— Не знаю, прежде всего, нужно убедиться, действительно ли муж провёл сегодняшнюю ночь у любовницы, ещё необходимо съездить в кафе, где влюблённые, — я нервно хохотнула, — должны встретиться. А потом буду решать.
Макс улыбнулся:
— Вот это правильно, не надо пороть горячку. Может, это только наговоры. — Он кивнул, потому что к нам подошли двое парней и тепло его поприветствовали.
— А это Валерия, хозяйка машины, — представил Голубев, выйдя из автомобиля, и подал мне руку. Я с удовольствием ступила на мёрзлую, припорошенную снегом землю, ибо от долгого сидения в машине отекли ноги. — Прошу любить мою подругу и не жаловаться, нрав её крут, но справедлив. Иначе… — Макс неизвестно кому погрозил кулаком.
Я вдруг поймала себя на мысли: приятно, когда к другу обращаются по имени отчеству и с уважением, казалось, доля его уважения перепадает и мне.
Выйдя из машины, я пошагала с Максом в бокс, ребята сами загнали мой старенький Opel, поставив его у смотровой ямы.
Изучив машину и повреждения, они оценили ремонт в мизерную сумму — взяли только за материалы — и тут же прокомментировали, что всё бы сделали бесплатно, учитывая, сколько для них сделал Максим Викторович.
Позже, возвращаясь на джипе, который любезно предоставили ребята, я поинтересовалась, что же такого для них сделал Голубев?
— Ничего особенного, — ухмыльнулся он. — Просто забрал к себе на перевоспитание их третьего младшего брата — боль и проблему семьи. Сейчас он нападающий моей футбольной команды, а то бы сидел уже в тюрьме где-нибудь на Калыме и шил спецодежду. Спорт творит чудеса — знаю это по себе!
Мне всё больше и больше нравился Макс, я чувствовала, он очень изменился: вместо горячности и резкости появилась холодная рассудительность, вместо манипулирования людьми — умение прислушиваться к чужому мнению, даже привычное хамство казалось с нотками обаяния.
Ну а то, что несколько высокомерен, мною оправдывалось раньше так же, как и сейчас, защитным рефлексом: мать воспитывала одна, выпивала, вечно не хватало средств для жизни, вот и прятался он за этим чувством как за ширмой.