— Лет пять назад у меня там яблоня росла, одной зимой замёрзла, пришлось спилить. Угол тот в тени, солнышка мало, а у яблони крона была — что шапка. Так там даже трава под ней не росла. Не стало яблони — гляди, сколько всего вымахало.

В самом деле, в углу росли высокие ягодные кусты, из земли густой щёткой пробивались трава и крапива. Всего за пять лет.

— Всё равно хочу посмотреть.

— Иди, раз приспичило, — согласился дед. — Иди до кривой сосны, там увидишь тропку — сворачивай на неё. По тропе до ручья, а потом вверх, против течения. Пройдёшь березняк, увидишь болото. Как только почувствуешь, что земля под ногами хлюпает — переходи ручей.

— Он мелкий?

— Редко по пояс разливается, после затяжных дождей, — объяснила Феня, которая, конечно, не могла не присутствовать при разговоре.

Куда же без неё! Скорее бы родила и малышом своим занималась, а то опять взялась мою личную жизнь устраивать. То одного парня нахваливает, то другого. Но, надо отдать ей должное — когда ко мне посватался зажиточный вдовец из соседнего села (накаркала-таки Фенечка, уже из других сёл женихи потянулись, как олени на водопой), Феня не позволила деду попытаться меня уговорить.

— Ты чего придумал, Пекас? Молодую девку, мало того, что за старика, так ещё и с детями! — возмутилась она.

— Какой он старик? — обиделся Пекас. — Помоложе меня будет.

— Всё равно не отдавай нашу Ульну! Муж потрёпанный, дети — чужие! Ульна им ни свет ни заря кашу станет варить, а любить они всё равно мамку родную будут, хоть той и на свете нет. Пекас, даже не думай — не благодарное это дело.

В чём-то Феня права, но, если бы вдовцом с детьми был граф Венсан — ни минуты бы я не раздумывала.

— Как ручей перешла — так и топай, никуда не сворачивай. Но смотри — если солнышки за верхушки деревьев перевалили, а ты ещё не дошла — значит, прошла ты нужное место, и никому его боле не найти. Дуй домой, а то по темноте искать тебя придётся.

То есть, искать меня при свете дня — это ещё ничего, да? А ночью — препротивное занятие?

Я нашла это место. Добралась до поляны и вдруг сердцем, душой, каждой клеточкой своего тела почувствовала, что пришла. Присела на поваленное дерево, осмотрелась.

Это здесь. Здесь стояла изба, в которой мы жили. У мамы был огород, но теперь, конечно, лес занял всё свободное пространство. Только поляна, почему-то, осталась нетронутой.

Я сползла со ствола на землю. Легла, прижалась щекой к земле, раскинула руки и обняла место, где мои близкие были счастливы. Недолго, всего несколько лет, но я знала — за каждый прожитый вместе день они благодарили великих богов.

Что было со мной дальше, я так и не поняла. Сон? Нет, я не спала и слышала, как шуршит в траве мелкая зверушка. Видение? Наваждение?

Я словно вернулась в тот день, снова стала маленькой девочкой, но маленькой — только телом. Умом я всё та же взрослая Ульна.

На мне рубашка из тонкой ткани, расшитая причудливым узором. Сверху — короткая туника, украшенная цветной лентой. Надо же, как красиво мама меня одевала, наряжала свою доченьку.

Волосы, тогда ещё не длинные, перетягивала плетёная тесьма.

Я жду маму, но она всё не возвращается. Мне холодно, я хочу есть и знаю, что еда может быть в печке. Подставляю свой стульчик и кое-как, с трудом, отодвигаю тяжёлую заслонку. Я не вижу, что в печи, пытаюсь найти чугунок с кашей, вороша серые, будто присыпанные пылью, угли.

Несколько таких угольков падают на пол, тлеют, красиво светятся. Я знаю, что они горячие и на всякий случай отхожу подальше. Появляются искры, ярким факелом вспыхивает плетёный из сухой травы половик, огонь переходит на стоящую рядом лавку. Мне становится страшно и жарко. Тяжёлую дверь я открыть не могу, но зато легко вылезаю в небольшое оконце. Отбегаю в сторону и громко плачу.

Моё сознание опять переносится. Теперь я вижу, как страшно булькает жижа на болоте. Громко, жутко, несколько раз. Я понимаю, что трагедия уже произошла — рядом медленно погружается в болото мамина корзинка, полная трав.

Я кричу от страха и горя и прихожу в себя.

— Я всё поняла, мамочка, — шепчу я. — Ты меня не могла бросить, я всегда это знала. Но изменить обстоятельства ты тоже не могла.

А ещё я поняла, почему мать не захотела вернуться в деревню. При её красоте пришлось бы рано или поздно принять очередное брачное предложение и надеть на руку алую ленту. Но моя мама не хотела больше быть ничьей женой.

Назад я плелась медленно, нога за ногу.

Теперь я знала, почему стала сиротой, но не знала главного — за что великие боги наказали моих близких. Не получится ли, что их проклятие передалось мне?

Если да — можно смело выходить замуж хоть за первого встречного, всё равно долго не проживу. Главное — не рожать, чтобы не оставить своего ребёнка без матери.