Данка всхлипнула, расстелила подарок на коленях и бережно провела рукой по рисунку. Не собиралась вмешиваться в чужую семейную жизнь, но при случае замечу Степу, что жена у человека не только для того, чтобы варить похлёбку и рожать детей. Эх, язык мой — враг мой. Когда уже научусь не лезть не в своё дело?

Глава 54

Зимние дни коротки, и мы с Феней урывали каждую минутку, чтобы заняться шитьём. Шить при лучине совершенно невозможно, вот и сидели, каждая поближе к окну, кроя и сшивая маленькие рубашечки, штанишки и чепчики, подрубая края у пелёнок и простынок.

Феня, мастерица, ещё и вышивкой их украшала. Зато я презентовала ей идею чепчиков и ползунков. И пусть последний раз я занималась шитьём сто лет назад, но раскроила и сшила вполне приличные ползунки и два малюсеньких чепчика, а ещё показала Фене, как складывать подгузник.

— Откуда ты знаешь? — удивлялась Феня.

Я пожимала плечами. Оттуда. Подруга родила сразу после колледжа. Её родители сказали, чтобы с ребёнком домой не возвращалась, вот и помогали все её подружки и друзья — кто чем мог. На памперсы денег не было и пришлось подруге использовать старый метод наших бабушек и мам — марлевые подгузники. Ничего, кстати. С крахмалом вместо дорогих присыпок, стерилизованным растительным маслом вместо специального детского, в подгузниках и древних фланелевых пелёнках и ползунках дочка подруги росла вполне здоровой.

Готовые изделия Феня сразу стирала, сушила и складывала в отдельный сундук, подальше от любопытных глаз.

С рождением ребёнка в этом мире было связано столько примет и обычаев, что я не переставала удивляться.

Муж и любой другой мужчина не должен видеть детского приданого до появления малыша на свет. Если Пекас приходил домой неожиданно, мы с Феней набрасывали на маленькие вещичку большой кусок полотна. Дед поворачивался спиной, давая нам возможность спрятать всё в специальную рабочую корзинку.

Ещё беременным нельзя было посещать трагические мероприятия и вообще все сборища, где они могли расстроиться и заплакать. Кстати, этот запрет длился, пока ребёнку не исполнится полтора года.

О том, что беременную непозволительно ударить, даже несильно, я уже знала. Феня рассказала пару случаев, когда у обидчика отсохла рука. Просто высохла и висела, как плеть, никакие дары великим богам не помогли.

— Ой, Ульна, стемнеет скоро, а я ещё на околицу не ходила, — подхватилась Феня.

К околице пошли вместе. Тоже обычай — за два месяца до родов женщина должна каждый день, если позволяет погода, приходить к околице и там молиться великим богам всем вместе, и богине плодородия и беременных — Денаре — в отдельности. Фанатизма обычай не требовал, молитва могла состоять из одного-двух предложений, но именно на околице. Помолится дома можно было в том случае, если женщина плохо себя чувствует или до родов осталось несколько дней.

Зная Феню, я не сомневалась, что она пойдёт к околице даже за сутки до великого события.

— Надо нам, Ульна, тебе помощницу найти, — переваливаясь, как уточка, и счастливо улыбаясь, сказала Феня. — Со следующей недели последний месяц у меня будет.

— Не поняла. Зачем мне помощница? Тебе помогать, или сыры делать? К сырам никого не пущу.

Феня кивнула, поладила меня по руке:

— Обычай справлять, Ульна! Забыла?

Точно! Кроме запретов — выходить на улицу по темноте без крайней нужды, сматывать нитки, ткать полотно (думаю потому, что перекладина у ткацкого станка довольно тяжёлая. Я, кстати, так и не запомнила, как она называется. К слову — ткать тоже не научилась, не моё это, поднимать тяжести), снимать сапоги с мужа и низко нагибаться, был ещё обычай-заботник.

Про него так и говорили: «На заботник пошла? Хорошее дело! Помогай тебе великие боги!»

За месяц до родов к беременной ежедневно приходили женщины — помочь управится с хозяйством. Обычно это были родственницы, в случае в Феней буду я и ещё кто-нибудь. Соседку, допустим, Фенину пригласим.

Быть приглашённой на заботник считалось почётным, и в обществе уважалось. После родов, когда ребёнку исполнялось сорок дней, отец одаривал заботниц подарками. Дарить старались щедро — великие боги в таких делах жадность не уважали.

Представляю, как отдариться дед! Поросёнка, наверное, заботнице притащит! Надеюсь, мне просто дров подарит — куда мне ещё свинка, я с этими не знаю, что делать.

Когда дед сказал, что пора заколоть того, который покрупнее, я честно сказала, что мне жалко. Пекас сначала смеялся, но потом понял всю серьёзность ситуации.

— Ульна, девка, не позорь ты меня! Сколько ты его держать собираешься? А если своей смертью сдохнет? Хочешь, чтобы надо мной всё село смеялось? Вона, смотрите, Пекас идёт! Тот, который порося за домом хоронил!

Я пообещала, что подумаю, но дед остался недоволен.